Это подводит нас к ироничной истине. Мы меньше всего готовы помогать другим, когда это полезно нам, – когда мы ощущаем груз проблем или трагедии. В такие моменты поиск эмоциональной энергии и желания сосредоточиться на проблемах других кажутся не только невозможными, но и нелогичными. В конце концов, разве нам не нужна эта энергия для себя?

На первый взгляд это странно, но подобные мысли чаще всего возникают из-за нашей слабости, сопутствующей печали и горю, а не от трезвой оценки того, что нужно сделать для восстановления счастья и деятельного отношения к жизни. Физические упражнения дают энергию, даже когда мы чувствуем усталость{257}, а помощь другим – энтузиазм, воодушевление и даже радость, когда мы в печали. «Если человек зажигает огонь для других, – писал Нитирэн Дайсёнин, – то сможет осветить и свой путь»{258}.

К счастью, добрые чувства – не единственное, что стимулирует альтруизм. Ряд исследований показывает, что он может рождаться из страдания. К тому, что говорят люди о себе, стоит всегда относиться скептически, но не менее 82 из 100 человек, переживших холокост, сказали, что помогали другим узникам в концентрационных лагерях, делясь с ними едой и одеждой, а также поддерживая их эмоционально{259}. Страдания могут вызвать не только желание мести, но и сочувствие к мучениям других. Более того, помощь другим позволяет нам почувствовать, что наша жизнь осмысленна, и избавиться от страданий{260}. В сущности, проявление альтруизма позволяет превратить яд трагедии в лекарство, необходимое нам, чтобы оправиться и двинуться вперед.

Как же тогда мы можем превратить помощь другим в инструмент для повышения нашего ощущения благополучия и, соответственно, стойкости (особенно когда нам меньше всего хочется думать о других)? Действовать нужно сознательно. Если наша жизнь наполнена делами, обязанностями и страстями и у нас просто нет возможности или времени для сострадания, то нам стоит подумать об изменении своих приоритетов.

Я сказал Бренде, что тут помогут новые привычки. Мы должны заставить себя думать, что самое плохое в нашей жизни на деле не так уж и плохо. Это индикатор того, что стоит задуматься о помощи другим. Нужно превратить сострадательное мышление в привычку, которая активируется при возникновении у нас чувства уныния. Сострадание помогает нам почувствовать себя лучше даже без активных действий, а альтруизм – даже когда мы не испытываем сострадания. Может, когда нам плохо, мы совсем не хотим помогать другим. Но на практике это иногда лучший вариант. Представьте себе горькое или неприятное лекарство, которое нужно выпить, чтобы выздороветь.

– Не думайте, почему вы не хотите стать добровольцем в хосписе, – сказал я. – Просто станьте им.

– Думаю… думаю, что могла бы попробовать, – ответила Бренда.

Примерно через месяц, к моему удивлению и радости, она так и сделала. Воодушевившись прочитанным об одном хосписе в интернете, она позвонила в местное отделение организации и вскоре начала навещать женщину по имени Рэйчел в последней стадии рака легких. Та уже не могла обходиться без сильных наркотиков, была прикована к постели и нуждалась в помощи в самых простых делах. По словам Бренды, это было очень похоже на то, что она делала для Натана. Глядя на то, как Рэйчел и ее муж Чарльз сражаются с теми же проблемами, что и она с Натаном, и переживают то же, что и она, Бренда чувствовала одновременно и сильное расстройство, и облегчение от того, что она не одинока. Также она была благодарна за возможность обменяться с этими людьми словами поддержки. По ее словам, возможность забыть о собственном страдании, хотя бы ненадолго, была настоящим облегчением.

Но когда Рэйчел умерла, Чарльз погрузился в депрессию, а Бренда запаниковала. Она хотела облегчить его боль (и это помогало ей освободиться от собственной боли), но совершенно не представляла себе, как ему помочь. Бренда видела, что Чарльз (как и она сама в прошлом) отказывался принимать поддержку и предпочитал купаться в своем горе, как в приятной теплой ванне. Она задумалась, как с этим бороться. Поначалу она пыталась давать советы, считая, что Чарльз прислушается к ним. Но он сопротивлялся, как и сама Бренда в свое время.

Несколько лет назад мой друг сказал мне, что собирается разводиться. По его словам, брак был несчастливым вот уже несколько лет. Его жена была очень ревнива, часто ее действия оказывались неуместными, оскорбительными и раздражающими.

По крайней мере, он так говорил. Хотя он нарисовал довольно четкую картину, я не мог ни подтвердить, ни опровергнуть ее, поскольку никогда не встречался с его супругой. Однако я тут же принял его точку зрения, решив, что ему нужно бежать подальше от нее, и как можно быстрее.

Но я не поделился этими мыслями со своим другом. Не то чтобы я не хотел помочь ему. Скорее я не верил, что достаточно мудр, чтобы давать ему хорошие советы. Даже если его жена так ужасна, как он описывал, как я мог быть уверен, что мой совет пойдет ему на пользу? Я понял, что знаю о его ситуации слишком мало. Поэтому и не имел права что-то ему рекомендовать.

В других обстоятельствах и при общении с другими людьми – например с некоторыми пациентами – я бы одобрил и поддержал их. Иногда у людей возникают нарушения мыслительного процесса. Они зацикливаются на каких-то вопросах или деталях взаимоотношений, что негативно влияет на их способность принимать хорошие решения.

Но даже при общении с такими людьми нужно быть осторожными. Возможно, мы действительно лучше видим ситуацию, чем те, кто спросил у нас совета, но мы никогда не поймем другого человека так, как он сам. Поэтому, даже когда у нас есть отличное суждение по тому или иному вопросу, мы основываемся на недостаточных данных. И даже когда у нас есть определенное мнение о выборе другого, нам стоит держать его при себе и серьезно думать о том, когда им делиться (и делиться ли вообще).

Я помню, какие сильные чувства испытали многие жители США, когда О. Джей Симпсону[20]был вынесен оправдательный приговор. Я гневался, поскольку, как и все, был убежден в его виновности. Однако, в отличие от присяжных на суде, я не знал всех деталей доказательств, представленных стороной обвинения. Более того, никакой судья не уполномочивал меня выносить суждение на основании услышанной мной информации. Я не отвечал и за то, чтобы найти виновного. Поэтому мой гнев, как и у многих других, был вызван очевидной несправедливостью оправдания. Мое мнение не имело веса, оно не отправило другого человека в тюремную камеру или на смертную казнь. И хотя мое сознание заставляет меня считать, что О. Джей был виновен, я отказываюсь осуждать присяжных, принявших другое решение. Я не слышал того, что слышали они. Мне не нужно было принимать окончательное решение.