– Присутствует.

– Кардинал Алатас?

– Присутствует.

Алатас, индонезиец, сидел справа от прохода почти посреди ряда. Он был одним из тех кардиналов, которые брали деньги у Трамбле. Интересно, за кого он проголосует сейчас, подумал Ломели.

– Кардинал Баптиста?

Баптиста сидел через два места от Алатаса, еще один из бенефициаров Трамбле, родом с Сент-Люсии в Карибском море. Они были так бедны, эти миссии.

Кардинал ответил хриплым, словно от рыданий, голосом:

– Присутствует.

Ломели продолжал. Беллини… Бенитез… Брандао д’Круз… Бротцкус… Карденас… Контрерас… Куртемарш…[83] Он знал их теперь гораздо лучше, знал их причуды и слабости. Ему в голову пришли слова Канта: «Из кривого бревна человечества невозможно выпилить ничего ровного…» Церковь была изготовлена из кривого бревна – а разве были другие варианты? Но милостью Божьей отдельные части подошли друг к другу. Церковь существует уже две тысячи лет; если необходимо, она продержится без папы еще две недели. Он чувствовал сильную и необъяснимую любовь к своим коллегам и их слабостям.

– Кардинал Яценко?

– Присутствует.

– Кардинал Зукула?

– Присутствует, декан.

– Спасибо, братья мои. Мы все в сборе. Помолимся.

В шестой раз конклав встал.

– Господи, даруй нам, Твоим слугам, благодать мудрости, истины и покоя, чтобы мы могли направлять и блюсти Твою Церковь, чтобы мы могли попытаться понять Твою волю и служить Тебе с полным самоотвержением. Во имя Христа Господа нашего…

– Аминь.

– Наблюдатели, пожалуйста, займите ваши места.

Он посмотрел на часы – три минуты десятого.

Пока архиепископ Вильнюсский Лукша, архиепископ Вестминстерский Ньюбай и префект Конгрегации по делам духовенства кардинал Меркурио занимали места у алтаря, Ломели изучал бюллетень. В верхней половине были напечатаны слова: «Eligo in Summum Pontificem» – «Я выбираю верховного понтифика»; в нижней половине – ничего. Он постучал ручкой по пустой части. Теперь, когда момент настал, он не знал, какое имя написать. Его уверенность в Беллини была сильно поколеблена, но, когда он рассматривал другие возможности, ни один из кандидатов не казался ему лучше. Он оглядел Сикстинскую капеллу, умоляя Бога дать ему знак. Закрыл глаза и принялся молиться, но ничего не случилось. Он понимал, что другие ждут, когда он проголосует, потому прикрыл лист ладонью и неохотно написал: «БЕЛЛИНИ».

Сложив бюллетень пополам, он встал, держа его перед собой, прошествовал по устланному ковром проходу к алтарю и проговорил твердым голосом:

– Призываю в свидетели Иисуса Христа, который будет моим судьей, в том, что мой голос отдан тому, кого я перед Господом считаю достойным избрания.

Он положил бумагу на чашу, потом сбросил бюллетень в урну. Услышал, как лист упал на серебряное днище. Вернувшись на место, ощутил острое чувство разочарования. В шестой раз Господь задавал ему один и тот же вопрос, и он чувствовал, что в шестой раз дал неверный ответ.

У Ломели не осталось никаких воспоминаний об остальной части процесса голосования. Изнуренный событиями прошедшей ночи, он уснул почти сразу же, как только сел, и проснулся лишь час спустя, когда что-то запорхало на столе перед ним. Подбородок его упирался в грудь. Он открыл глаза и увидел сложенную записку. Развернул: «„И вот, сделалось великое волнение на море, так что лодка покрывалась волнами; а Он спал“. Мф. 8: 24». Он огляделся, увидел Беллини – тот сидел, подавшись вперед, и смотрел на него. Ломели смутился от того, что продемонстрировал свою слабость публично, но никто, казалось, не обращал на него внимания. Кардиналы напротив либо читали, либо смотрели перед собой. Перед алтарем наблюдатели сидели за своим столом. Голосование, вероятно, закончилось. Он взял ручку и написал под цитатой: «„Ложусь я, сплю и встаю, ибо Господь защищает меня“. Псалом 3». Он отправил записку назад по столу Беллини, тот прочел и одобрительно кивнул, словно Ломели был одним из его прежних учеников в Папском Григорианском университете, давших правильный ответ.

Ньюбай проговорил в микрофон:

– Братья мои, мы приступаем к подсчету результатов шестого голосования.

Возобновился знакомый трудоемкий процесс подсчета. Лукша доставал бюллетени из урны, открывал, записывал имя. Меркурио зачитывал и тоже записывал. Наконец Ньюбай пронзал бюллетень серебряной иглой и объявлял результат.

– Кардинал Тедеско.

Ломели поставил галочку против имени Тедеско, замер в ожидании следующего результата.

– Кардинал Тедеско.

А потом пятнадцать секунд спустя еще раз:

– Кардинал Тедеско.

Когда имя Тедеско прозвучало в пятый раз подряд, у Ломели возникло страшное предчувствие, что результатом всех его усилий стала убежденность конклава в том, что Церкви нужна сильная рука и патриарх Венеции будет избран этим голосованием. Ожидание оглашения шестого голосования мучительно затянулось – Лукша и Меркурио о чем-то шепотом совещались.

– Кардинал Ломели.

Следующие три голоса были отданы за Ломели, потом два за Бенитеза, потом один за Беллини и еще два за Тедеско. Рука Ломели быстро двигалась по списку кардиналов, и он не знал, что его тревожило больше: число галочек напротив имени Тедеско или угрожающее число галочек возле своего имени. К концу, как ни удивительно, Трамбле набрал два голоса, как и Адейеми, потом все закончилось, и наблюдатели начали подводить итоги. Рука Ломели дрожала, когда он пытался складывать все галочки, набранные Тедеско, а это единственное имело сейчас значение. Наберет ли патриарх Венеции сорок голосов, необходимых для того, чтобы заблокировать работу конклава? Ломели пришлось пересчитать все дважды, прежде чем он получил результат.

Тедеско 45

Ломели 40

Бенитез 19

Беллини 9

Трамбле 2

Адейеми 2

С другого конца Сикстинской капеллы донесся недвусмысленный торжествующий шепот, и Ломели посмотрел в ту сторону вовремя, чтобы увидеть, как Тедеско закрывает ладонью радостную улыбку. Сторонники наклонялись к нему, чтобы прикоснуться, похлопать по спине и тихо произнести поздравления. Тедеско не замечал их, словно надоедливых мух. Он смотрел через проход на Ломели, поднимая свои кустистые брови, шутливо благодаря за пособничество. Теперь они были главными соперниками.

Шепот сотни кардиналов, тихонько переговаривающихся с соседями, усиленный эхом расписанных фресками стен капеллы, вызвал у Ломели воспоминание, которое он поначалу не мог идентифицировать, но в конечном счете понял, что это море в Генуе, точнее говоря, долгая отливная волна, шуршащая галькой на берегу, где он плавал ребенком с матерью. Шорох продолжался несколько минут, пока наконец после совещания с тремя кардиналами-ревизорами Ньюбай не встал и не зачитал официальные результаты. На эти минуты в капелле воцарилась тишина. Но Вестминстерский архиепископ лишь подтвердил то, что они и без того знали, а когда он закончил, пока уносили стол и стулья наблюдателей, а подсчитанные бюллетени помещали в ризницу, бухгалтерский шепот возобновился.