— Ты можешь в это поверить, Эгги?

Дело не в том, что мне не нравится этот парень, — нравится он Ло, и продажу книги она считает в том числе и своим достижением. Я уже слышу о предстоящем бракосочетании Марко с той девушкой, которую он трахал в моем доме. Слышу о его статье об Энн Петри[76], его волонтерской работе в городе, его лазанье — ничего вкуснее с тех пор не едала — и вот теперь о сделке с книгой.

— Что за книга?

— Стихи. Это настоящий праздник, Эгги. В наше время получить деньги за книгу стихов.

Я делаю все возможное. Пытаюсь порадоваться за Марко и его поэзию. Ло говорит, что это волнительное событие для всех ее детей и оно послужит им напоминанием о том, что хорошее тоже случается. Она в приподнятом настроении, она счастлива. У меня мочеприемник и головная боль, но зато жена счастлива — впервые за последнее время, впервые с начала этой истории с раком. Признаться, оно жалит — видеть ее улыбку, не имеющую ко мне никакого отношения. Она уже занята телефоном, говорит, что Марко написал что-то о ней на обложке своей книги.

— Знаешь, как он меня называет?

— Нет, очевидно же.

Ло то ли не замечает моего сарказма, то ли решает не замечать его. Оба варианта равно нехороши.

— Моя милая Ло, — произносит она, прижимая ладонь к груди, потом подходит ко мне и опускается на колени, как делала, когда я только заболел, когда рак был чем-то новым и волнующим, когда я был в оплачиваемом отпуске, еще до таблеток, до этого мешочка.

— Хочешь увидеть кое-что забавное?

— Всегда. — Мне уже легче. Когда она в последний раз была так близко и не мерила мне температуру?

— Он хочет, чтобы я помогла выбрать фотографии для пресс-пакета.

Ло прокручивает фотографии счастливого, здорового Марко — здесь он с убранной за ухо прядью, здесь серьезный, здесь на лодке под парусом, а здесь — в саду. Там он смеется, там, в черно-белом варианте, с девушкой — невестой, говорит Ло, у нас вечеринка по случаю помолвки на носу. Неизменно одно, всегда и везде он здоров. Здоровее моего мальчика. Ло листает до конца, до последней фотографии, той, где Марко с подружкой. Они на скамейке, машут руками.

— А почему она на половине фотографий? Я думал, это его книга.

— Это их книга. Она написала все примечания.

— Стихи с примечаниями.

Ло улыбается.

— Будь снисходительнее, Эгги. Марко — первый из моих детей, кто удостоился публикации.

Я стараюсь. Стараюсь полюбить Марко и его невесту. Ее мягкие бирюзовые мокасины, которые бросаются в глаза, как будто девушка хочет, чтобы вы знали, какая она особенная, как будто эти мокасины — показатель индивидуальности и души. Ло притихла. Дом притих. В этой последней фотографии есть что-то живое, энергичное. Что-то противоположное раку. Они оба такие до боли здоровые, и кажется, ничто на свете не может их остановить. Плечи у Ло опускаются. Она говорит, что это ее любимая фотография. Я говорю, что знаю. Мы — печальная пара. Экран гаснет. Она не шевелится. Не замечает, что я вижу ее там, вижу грусть в ее глазах. Она хотела бы таких детей, и ее палец застывает на экране.

— Извини, Ло.

— Знаю. Необязательно повторять это постоянно.

— Извини.

Она выпрямляется, качает головой, прокручивает фотографии и переходит на «Фейсбук». Поднимается, идет к своему креслу. До рака она много читала, постоянно листала страницы. Но потом я заболел и переселил ее в комнаты ожидания. Она стала кем-то другим и вместо того, чтобы исследовать мир, ушла на просторы интернета.

Я в долгу перед ней. Я не могу вылечить сына. Не могу сделать так, чтобы родители Марко умерли, а мы заняли их место и усыновили его. Но я должен сделать кое-что. Я должен реабилитироваться перед ней. Мне нужна победа. Одна потеря за другой. Не может быть, чтобы мой ребенок был неизлечим, не может быть, чтобы единственным светлым пятном был Марко, чтоб ему, Калленберг, со всеми его богатствами и семейкой, которая вот-вот нагрянет в город и попадет в «Фейсбук» Ло, которая уже поднимает айпад и, как будто мне не плевать на них с высокой колокольни, воркует: «Он весь в свою мать, ты так не думаешь?» Они приедут, и моя жизнь не будет моей жизнью, моим уик-эндом на диване, а унылым отражением чужих достижений — О, Эгги, в «Проджо» такая чудная его фотография, нам обязательно нужно сделать копию.

«Проджо». Тео Уорд. «Тенлис».

Вот это для меня. Я свищу, как когда-то в молодости.

Ло улыбается. По-настоящему. Начало хорошее.

— Что такое?

— Ничего. Просто хочу сказать, что нам пора убираться отсюда.

Она смеется.

— И куда? На Бермуды?

— Нет. Плавать я пока не готов.

— Ты серьезно?

— Думаю, мы заслужили смену декораций.

— Так куда отправимся?

Когда случаются такие ситуации, я всегда с благодарностью вспоминаю своего старика, учившего меня, как нужно лгать женщине.

Посмотри ей в глаза и улыбнись, а потом отведи взгляд, как будто не хочешь, чтобы она видела твою улыбку.

Так я и делаю. А потом говорю жене, что хочу съездить в Салем.

— Салем? Эгги, ты же на работу возвращаешься на этой неделе.

— Да. И без тебя я бы не вернулся. А ты любишь Салем.

— Я даже не знаю, есть ли у них там больница, на которую хватит нашей страховки.

— Ло, мне лучше, — вмешиваюсь я. — Я набрался сил. И когда вернусь на работу, на месте сидеть не буду.

— Поэтому ты и должен отдохнуть.

— А может быть, именно поэтому мне и стоит совершить, так сказать, пробный забег. Попробовать воду.

Сработало. Через несколько секунд она уже сидела с айпадом, искала для нас отель, планировала курс на следующий семестр и прикидывала, как долго не была в Салеме и как давно читала «Суровое испытание»[77].

— Уверен, что готов к поездке? Передумать еще не поздно, чтобы не получилось, как на прошлой неделе, когда ты решил, что хочешь сходить в кино…

— Нет, Ло, я уверен. И я готов.

Она улыбается по-доброму. Готово. Мы собираемся в Салем — посмотреть все те связанные с ведьмами места, которые так любит Ло. Но настоящая цель поездки — Линн, до которого от Салема рукой подать. Я хочу найти его, Тео Уорда, схватить и надеть на него наручники. Это мой ответ на книгу гребаных стихов Марко.