В поездке Ло всегда другая, не та, что дома. Наверное, дело в новой помаде, почти пурпурной. Наряжалась и прихорашивалась чуть ли не сто лет. На ней новый бюстгальтер; в мусорной корзине валяется этикетка — с экстра-подъемом. На ногах новые мокасины. Куплены в бутике со всякими ведьмиными штучками для туристов. Коричневые, с бисером. Ло еще поинтересовалась у продавщицы, нет ли у них таких же, но бирюзовых. У меня даже сердце заболело — она что, хочет сделать из нас вторую пару по типу Марко и той девицы? Сижу напротив моей распрекрасной жены, подбодрившейся «Суровым испытанием», морем и всем прочим, а теперь еще и третьим бокалом вина, а в голове вертится одно и то же: Линн, Линн, Город греха, берегись, Бородач, ха-ха-ха-ха.

План был простой: приехать сюда, поесть и выпить, убедиться, что Ло тепленькая, уложить ее в постельку и — вот я уже вольный охотник.

Но ей здесь нравится. Она хочет закусок, устриц. Говорит, что возьмет десерт, что у нее вдохновение и она, может быть, даже что-нибудь напишет.

— Эти официантки. Ты только посмотри на них. Можешь представить, что они родились официантками, с подносами и прочим?

Я послушно киваю.

— Знаешь, раз уж я планирую в следующем семестре поставить «Суровое испытание» в программу, почему бы нам не сделать это? Не привезти моих детей сюда на экскурсию?

Как ножом по сердцу. Моих детей.

— Я думал, это для маленьких.

Она пожимает плечами.

— Не надо так делать, Ло.

— Делать что?

Не крути танго со своей женой, Эгги. Отпусти ее.

— Не хочу, чтобы ты сводила все к Марко.

— А кто сказал что-то про Марко? — фыркает она. — Он заканчивает и на экскурсию не поедет.

— Я имею в виду твоих детей.

— А что не так с моими детьми?

— Они заняты, Ло. Они — студенты колледжа, и им не до экскурсий. У них и других дел хватает.

Она поднимает бокал.

— Ладно. Не обижайся, но ты ни фига о моих детях не знаешь.

Вместо того чтобы поругаться, мы оба умолкаем. Тишина, как в центре урагана. Мы как те старики в фильме о молодежи: сидим в ресторане, не зная, что сказать, ничто их не держит, кроме чека.

Потом она быстро допивает из бокала и тянется к моей руке.

— Эгги. Эгги, скорей, меня сейчас вырвет.

Возвращаемся в нашу комнату. Теперь больная Ло. Я привез нас сюда, я поселил нас сюда. И вот теперь я стою над ней, растираю ей плечи и спину, предлагаю лед. Больная она, заботливый я, и время от времени Ло пожимает мою руку. Оказывается, нам это надо.

Она надевает старую ночнушку и забирается в постель с новой книжкой про ведьм, а я делаю вид, что сплю. Мы не говорим о нашей глупой ссоре. Вроде бы все хорошо. Мне повезло, что она меня простила за все то, что я наговорил о ее студентах, за то, что не навещаю нашего сына. Но спать я не могу. Ло уже посапывает, а я смотрю на дверь и думаю о Бородаче, до которого меньше пятнадцати миль.

На следующее утро выписываемся и едем в «Данкин Донатс». Мы снова как дети — болтаем без конца, перебиваем друг друга. Ло не может вспомнить, когда в последний раз страдала от похмелья, и хочет витого печенья и клубничного молока. Счастливые, мы садимся в машину.

Уймись, Эгги. Твоя жена вернулась.

А вот уняться я не могу. Мне мало одного только брака. Я хочу найти Бородача. Хочу доказать, что я прав. Ло встает, идет за еще одним пончиком, возвращается с пончиком с джемом и разламывает пополам.

— Ло, в Линне погибли одиннадцать человек. Никому из них не исполнилось и тридцати. Все умерли от сердечного приступа. Наркодилеры.

Ло вытирает желе с пальцев.

— Угу.

Я продолжаю. Рассказываю обо всем. О моих папках. О том, что я так и не бросил это дело. Дохожу до того дня в «Тенлис», до другого дня, когда я думал, что уже взял Бородача. Я рассказываю, как не пошел на медосмотр, потому что отправился на выставку любителей Лавкрафта.

— На конвент, — бормочет она, но не говорит ничего больше. Ло умеет слушать, поэтому-то она самый лучший на свете учитель.

Она все еще держит в руке половинку пончика. Смотрит на меня, и я не могу понять, что там, в ее глазах.

— Мы можем поехать в Линн, — заключает она, и в ее голосе нет ничего от той любви, что была несколько минут назад. Только смерть. — Но потом мы поедем домой. После Линна мы едем домой.

Я знаю, что такое дом. Дом — это Чаки.

— Ты — лучшая, — говорю я и целую ее. Целую по-настоящему, как Марко целует свою невесту.

В Линне она уже не может дать задний ход и не признать то, что есть. Это же интересно. Теперь за рулем я, а она с айпадом, отслеживает на карте места убийств. Один из этих уродов погиб на Дерки-Моуэр, фабрике зефирного крема. Ей это нравится — как в книгах Тома Роббинса. На все у нее найдется свой автор. Проезжая по улицам, я везде ищу Бородача. Ло требует взглянуть на фабрику своими глазами, и мы отправляемся туда. Паркуемся. Ей здесь нравится, говорит это, как если бы Эптон Синклер[78] сделал ребенка с Вилли Вонкой[79].

Снова в машине, снова в поиске. Я по-прежнему за рулем, а Ло рассказывает о городе, о тех временах, когда Линн называли Городом пионеров, потому что здесь многое начиналось.

— Но весь этот план вышел боком, — уже мягче добавляет Ло. — Оказалось, что в действительности того, что начиналось впервые, было не так уж много, а то, что было, потерпело крах. Это Кинг-Бич. — Она указывает на хмурый горизонт и берет меня за руку. — Знаешь, здесь могло быть так красиво. Так близко.

Проезжаем мимо школы, где замертво свалился один из наркодилеров. Поблизости никого нет, сейчас уик-энд, и вся наша затея представляется совершенно бессмысленной. И чего я ожидал? Что Бородач будет стоять на углу улицы и ждать, пока его задержат?

Ло хочет покачаться на качелях. Теперь она думает об умерших как о детях. Смотрит на их полицейские фотографии, читает их истории, и оказывается, что они просто дети и им нужно кормить своих детей. Они могли бы зарабатывать, продавая, например, стейки, но они не могут, так что им продавать? Наркотики. Она говорит, что если они все умерли от сердечного приступа, то это не лишено смысла. Буквально. То есть понимать надо так, что никакого Бородача нет. Ло тормозит своими мокасинами.

— Эгги, уже поздно.

Я напоминаю, что в Провиденсе молодые больше не умирают, что смерти дома были случайными — студент-олимпиец, безобидный потерявшийся ребенок, наркоман, — но смерти в Линне на случайные не похожи. Он убирает наркодилеров в Линне, а происходившее в Провиденсе похоже на практическую подготовку к будущим убийствам.