это наблюдал. Снова отстраняясь от неё ладонью и целуя её необыкновенно красивые в этот момент глаза. Ставшие вдруг кристально голубыми.

— У тебя глаза невероятно красивые! — улыбнулся Аполлон и опрокинул её на кровать, навалившись сверху. — Как два голубых сапфира! Которые почему-то светятся прямо изнутри.

И подчёркнуто громко рассмеялся. Наблюдая, как сильно ученица испугалась. Что уже не сможет из этого положения ему противостоять. И желая её окончательно добить, снова начал её целовать. Всё более нежно, едва касаясь. Всё ниже и ниже… Наблюдая с усмешкой, как ученица, раздавленная напором его страсти, уже не в силах ему сопротивляться, заливается от возбуждения румянцем на щеках.

— Брэк! — скомандовал он. И стал иронично вгрызаться в неё зубами, выводя из транса. Как собака, тянуть её за рубашку, расстёгивая пуговицы.

Но вдруг снова превратил рот из оскала в улыбку. Сделал глаза отрешёнными, нежными и стал целовать её в губы. Чтобы снова начать опускать поцелуи вниз. Сантиметр за сантиметром. Огибая края уже расстёгнутой им рубашки… К её груди.

И ученица охотно ему сдавалась, всё глубже и необратимее. Всё ожидая, пока Учитель перестанет наслаждаться её телом и начнёт уже играть! А Учитель всё не играл и не играл. Не понимая ещё, что именно в этом и заключалась уже вся соль его игры, переходящей на новый уровень. Выводя её из себя — в подлинную страсть и уже неконтролируемое ими обоими возбуждение. Заставлявшее её снизу жадно упираться в него лобком, проверяя его дух на твёрдость. И ощущая его реальную твёрдость. Убеждений. Ощущая это, притянув его к себе. Подрагивая, а иногда и постанывая от охватившего её тело возбуждения. Уже готовая ощутить его не только снаружи, но и изнутри самой себя. Ввести его стальной аргумент в самую сущность их — уже горячей — полемики. Чтобы проверить, насколько Учитель и тогда сможет ей сопротивляться. В этом споре с самим собой. Ощущая, как и Учитель поплыл уже вместе с ней по волнам её уже разливающегося (по нижнему белью) предвкушения. Этим яством! Столь явно уже и сам желавший, в ответ на клокочущую в ней страсть…

Опровергнуть её выводы! И сел рядом.

— А теперь приступим к синтезису — финальной фазе сублимации, — расстегнул он ширинку.

— Я надеялась, что ты имел ввиду просто общение, — растерялась ученица.

— Конечно, общение! И раз уж мы начали общение с поцелуев, я и хотел бы, чтобы ты именно в это и углубилась, — подмигнул Аполлон, коснувшись её руки. И повысил излучение страсти — в страстосферу! — Так сказать, ушла во всё это с головой!

— Ты хочешь, чтобы я сыграла тебе на флейте? — прошептала ученица, ощутив прохватившую по телу волну вожделения.

— Если мы не хотим, чтобы наши животные изнасиловали друг друга, пока мы будем спать! Или что вы об этом думаете, коллега? Вы сможете именно углубиться, — подмигнул он, вводя её в игру, — в проблематику вопроса. Меня давно уже терзает чисто научное любопытство, насколько глубоко вы разбираетесь в данном вопросе, давно уже вставшем… на повестке дня.

— Что вы говорите? — усмехнулась она, подмигнув ему в ответ. — Вы уже твёрдо на этом настаиваете, коллега?

— Так возьмите и проверьте это, коллега… в рот, — улыбнулся Аполлон, предъявляя ей свой уже весомый аргумент. — И давайте быстрее, пока эта проблема не встала столь остро!

И ученица стала кропотливо разбирать для себя ситуацию, уходя во все её перипетии буквально с головой. С механической точностью и равнодушием уже опытного в таких делах специалиста.

— Как приятно, — улыбнулся Аполлон, — что мы наконец-то поняли друг друга. И сможем теперь каждый день открыто говорить об этой проблеме на одном языке. На сугубо научном языке! Чтобы посмотреть на то, что из всего этого у нас получится, — убрал он мешавшие ей волосы, заметив, насколько пронзительно голубыми снова стали её глаза. — В качестве эксперимента. Я надеюсь, что вы, как настоящий учёный, сделаете всё это ради получения новых научных данных? Которыми я, конечно же, с вами поделюсь. Как со своей коллегой по этому опасному ремеслу.

— Говори, говори, — всплыла она, — мне нравится, когда ты несёшь всю эту научную чушь. Мне почему-то нравится думать, что я играю на флейте умному Аполлону, а не похотливому Банану. И если ты выйдешь из образа Учителя, я тут же перестану играть. Уяснил, умник? — и снова ушла в эксперимент с головой, из жажды знаний погрузившись в очень глубокий поцелуй. Создавая абсолютный вакуум. — Надеюсь, вам нравятся выводы, которые вы делаете, наблюдая за моей научной работой? — и слегка куснула его, чтобы он понял, что она не шутит.

— Ещё бы! — очнулся Аполлон, начав осваивать это «воспитание чувств». — Вы просто терзаете мой научный интерес! В данной области.

— Но почему — именно? Что именно вы имели ввиду, предлагая освоить этот вид более тонкого экстаза? — усмехнулась ученица. — Объясните мне это, пожалуйста, на сугубо научном языке.

— Мышление — это разведчик, которого бытие посылает в сущность, чтобы стать действительностью. Таким образом, мысль — это сверх-действие. И позволяя не тратить время на обретение горба опыта, является потенцией развития в нас — и через нас — более совершенной и насыщенной действием жизни! — восторженно произнёс Аполлон, глядя на то, как поощрительно ученица кивает во время игры на флейте головой в знак согласия. — Развиваться нужно не потому, что ум — абсолютное благо, а потому что глупость — абсолютое зло! Ум не цель, но — всегда — средство, благодаря которому жизнь достигает своей кульминации! И через это своей практической, а значит — реальной цели! — невольно погладил Аполлон её по голове. Давая понять, что именно этого он от своей ученицы всё это время и хотел добиться. — Значит смысл жизни в развитии восприятия до того уровня, на котором жизнь в данный тебе пространственно-временной отрезок от колбасы бытия достигает своей кульминации!

— Тебя послушать, так ты уже всё постиг и всего достиг! — усмехнулась ученица. Над собой.

— Мудрость не есть, как вещь, но находит своё обнаружение в момент своей экзистенциальной актуализации. А потому имеет плавающий — поплавковый — характер.

— В смысле — поплавковый? — перестала Каллисто согласно кивать, как поплавок.

— Жизненные ситуации постоянно давят на человека, — снова склонил он её рукой к покорности, — ставя его перед тем или иным моральным выбором. Ведь законы сохранения энергии и мышления тянут его вниз, подсказывая более простые, но более низменные способы их разрешения. И задача действительно умного человека не просто сохранить в таких ситуациях лицо… — посмотрел Аполлон на её необыкновенно прекрасное от этого лицо.

— Остаться на