— Но и блестяще разрешить конфликт, обернув его в свою пользу! — дошло до него. — А задача мудрого — поиск подобных ситуаций! Помогая себе и другим. Ибо совершенство не в знаниях, а в поступках. Показателем ума является не количество знаний и даже не их качество, а твоё умение ими манипулировать для достижения конкретных целей!

— Кстати, который час?

— Времени у тебя почти не осталось.

— То есть? — удивилась ученица.

— Просто, ты не умеешь пользоваться своим временем, — усмехнулся Аполлон, притянув её голову обратно. — Ты не веришь, что твой час давно настал, и суеверно подгоняешь свои человеко-часы и сознание под общее время. Ты живёшь для других. Я — для себя и по своим часам. Ты топчешься на месте, твоё время ползёт. А моё летит так быстро, что ты его даже не замечаешь. Научись пользоваться своим временем, и тебя перестанут использовать.

— Ну, и как поживает твоё время? — лукаво улыбнулась Каллисто, лизнув его часовую стрелку.

— Время не ты, оно на месте не стоит. А если и стоит, то явно не на месте. Иначе мне не пришлось бы его останавливать. А тебе — меня спрашивать.

— Ты чего это? — споткнулась ученица, запутавшись ногами в его логических вихляниях. И растянулась, как вечерняя песня по реке. — Вообще ерунду несёшь какую-то!

— А как ты догадалась? — усмехнулся Аполлон, понимая, что она ещё и не подозревает о том, что личного времени у неё уже не будет, и завлекаясь в какой-то музыкальный журнал.

— В ней нет логической последовательности, — ответила ученица.

— Это всецело зависит от точки зрения на предмет. И поэтому если ты не видишь предмета, как не знаешь того, сколько сейчас времени, ты можешь выбирать любую произвольную последовательность логического хода мысли. И она будет выглядеть не хуже истинной. Но лишь до тех пор, пока мы не увидим самого искомого предмета. В том-то и заключается ценность незнания, что оно дает размах мысли и воображению, а не в какой-то мистической невинности. Тогда как знание всегда конечно и ущербно по своей сути. И способствует деградации субъекта мысли, консервируя его потенции.

— Выходит, моя точка зрения на вещи ущербна? — усмехнулась Каллисто. Из-под журнала

— Если бы у тебя была хоть какая-то самостоятельная точка зрения, ты бы не думала, что она ущербна, — усмехнулся над ней Аполлон. — Твоя проблема в том, что ты пуста, как заправский барабан! Мышление, как и всякий скарб, дело наживное. Каждый может тешить свою глупость, осознавая, что он туповат. Так же, как и утверждая обратное, — усмехнулся он, перелистывая журнал. — И наша задача — использовать это заблуждение в конструктивных целях!

— Чтобы показаться умнее, чем ты есть? — не унималась ученица. Настаивая, чтобы он продолжал с ней общаться как Учитель, чтобы не выходить из образа покорной ученицы.

— Дело не в том, чтобы быть тупым или умным. А в том, чтобы умничать, ни взирая на тупость!

— Свою или — других?

— Тупость — это как радиация, ею проникнут каждый. Но не каждый это чувствует, — и закрыл журнал.

— И потому и утверждает, что он умный?

— Ум — это само развивающаяся система. Поэтому каждый, развивая свое само, словно русы косы, обречён считать себя умным. Чтобы пытаться им быть, — и разочарованно положил журнал на стол. — Теперь ты поняла, почему я морщусь, когда ты говоришь, что я умный?

— Зато теперь я понимаю, почему любой из вас возмущается, когда я называю его дураком! — усмехнулась Каллисто.

— Ты забыла, что я никогда не обижаюсь? — улыбнулся Аполлон, сообразив, что Каллисто так ничего и не поняла. — Ведь главное не то, что ты можешь обо мне подумать. А то, что я могу подумать о том, что ты можешь обо мне подумать. Потому что ты по отношению ко мне вторична. Твоё желание обидеть меня — третично. А твоё высказывание так и вообще теряется где-то в метафизической глуши. И до меня просто не доходит то, что ты пыталась до меня донести. Пока до тебя доходит то, что ты хоть что-то пыталась до меня донести, ты приходишь ко мне с пустым разносом. — усмехнулся Аполлон, подрагивая от наслаждения беседой. Осваивая этот вид более тонкого экстаза. — Если бы главным для тебя был разбираемый нами вопрос, а не роль официанта на побегушках у собственной самости, ты просто не смогла бы на меня обидеться. Если бы даже и захотела.

— Потому что ты по отношению ко мне вторичен?

— Единственное, почему люди до сих пор суеверно обижаются друг на друга, так это потому, что они не могут признать независимость оценки. Ведь оценка — это всего лишь вектор силы, идущей от оцениваемого к воспринимающему. Которую объект оценки сам же и спровоцировал, выдавив своим поведением данную оценку себя, как из тюбика. Поэтому, чтобы не признавать своих ошибок, предпочитают обижаться на камень, об который ударились. Точнее — на высказывание. На график его функции посредника между вами и вашей глупостью. Это всё равно, что пытаться плюнуть в лицо ветру. Все обиды основаны на недо-разумении!

— Чего? — не поняла ученица.

— Того, что человек, вживаясь сам в ту социальную роль, которую ему волей-неволей приходится играть на подмостках собственной жизни, требует того же — по отношению к собственной персоне — и от других. Совершенно забывая, что у другого, а тем более — другой тысячи таких карнавальных масок. С одним она играет роль жены, с другим — любовницы, с третьим…

— Играет на флейте? — усмехнулась ученица. Над собой.

— И сколько отношений, столько и ролей. А муж требует только одного отношения — к себе. И именно в той роли, которая ему наиболее от вас выгодна. Заставляя заниматься сексом.

— Что за эгоизм! — возмутилась ученица, преданно погрузив его в себя как можно глубже.

— Хватит потакать другим себя дурачить! Веди себя так, как будто бы то, чего ты достигла ранее, вообще не имеет никакого значения.

— Потому что это действительно уже совершенно не имеет никакого значения, — вздохнула ученица.

— А что имеет, то — несовершенно.

— Или — недействительно?

— Иллюзорно. Единственное, что нам мешает это понять — наша жадность. Что можно сравнить по совершенству с науками (которые сами по себе иллюзорны, ибо это чистые знаки) и по действенности с практиками (которые сами по себе не имеют никакого значения, ибо это чистое действо) — так это искусство. Ибо оно является не просто симбиозом их обоих, их волшебным ребёнком, но апофеозом усилий их совместного развития.

— Ты имеешь в виду процесс творения? — испугалась Каллисто, что он намекает ей