большими студиями, а теперь на подходе и третий. Я был и парнем, проходящим с подносом на заднем плане, и героем-любовником во всемирно известном сериале. Я выступал на сцене TED и веду подкаст (с тем же названием, что и эта книга), посвященный исследованию мужественности. Я стал соучредителем продюсерской компании, основателем благотворительного фонда для помощи бездомным в Лос-Анджелесе и совладельцем студии финансирования кино и телевидения. По всем статьям я достиг того самого успеха, к которому призывает нас стремиться общество, у меня есть толпы фанатов, за мной гоняются на улицах, и мне даже приходится использовать псевдоним во время путешествий — обо всем этом я и мечтать не мог в детстве. Я имею все, что должно было, как я думал, принести мне ощущение целостности, самодостаточности и полноценности. Не принесло. Я забирался по карьерной лестнице «высоко», отчаянно стремясь к самой вершине, — только для того, чтобы понять: вершины нет. Этот путь ведет все выше и выше, подогревая мое эгоистичное желание становиться лучше, делать больше, покупать активнее, и все это подпитывается моей потребностью быть полноценным мужчиной.

Удивительно, согласитесь. Это похоже на болезненное пристрастие, жажду, которую невозможно утолить, хотя нам показывают образы людей, чья жажда, кажется, утолена. Может быть, со мной что-то не так? Почему я не могу быть удовлетворенным и счастливым, имея то, что уже получил? Вероятно, потому, что у меня еще нет этого, и того, и… чего-то еще? Такая галлюцинация как раз и лежит в основе идеологии мужественности: тебе всегда чего-то не хватает.

Единственный способ обрести то, чего будет наконец достаточно, — это изменить критерии, переформулировать определения. Начав рассматривать свои отношения с мужественностью, я прежде всего столкнулся со своими отношениями с успехом. Если я хочу стать сильным, уверенным в себе, обеспеченным мужчиной, я должен быть успешным согласно понятиям, принятым в обществе. Но, как я говорил, таким я себя чувствовал, делая всякие «немужские» вещи. Я не ощущал себя мужчиной, когда давил на кого-то, стоящего ниже меня на карьерной лестнице, а если и ощущал, то спустя время чувство превосходства сменялось виной и стыдом. Я стыдился, что сделал кому-то больно или указал другому человеку на его неполноценность, пытаясь приподнять себя в собственных глазах. Я благодарен этому чувству, привитому мне воспитанием и детскими травмами, ведь теперь оно дает мне, взрослому мужчине, больше возможностей для эмпатии. Моя боль позволяет мне чувствовать чужую боль. В моей боли — сила сопереживания. Заставляя других ощущать себя меньшими, я не ощущаю себя большим. Оплата большого чека не превращает меня в собственных глазах в большего мужчину. И женщины, желающие быть со мной, не придают мне веса. Напротив, я чувствую себя сильнее, когда практически ничего не делаю, но разрешаю себе мечтать о чем-то превосходящем мои нынешние возможности. Я чувствую уверенность в себе, общаясь с людьми, которым плевать, на какой машине я езжу. Я чувствовал, что меня ценят, когда брал интервью у друзей, которым оставалось жить несколько месяцев, — ведь именно меня они удостоили честью стать хранителем их историй. Хотя я и боялся, но чувствовал себя в безопасности, когда мы с друзьями честно делились своими проблемами и вдохновляли друг друга. Все это актуально до сих пор. Я чувствую себя в наибольшей степени мужчиной, когда откладываю телефон (иногда это труднее, чем жим с максимальным весом в спортзале, который я практиковал в колледже), прихожу к семье, играю на полу с детьми, — то есть когда мы вместе проводим время. Я чувствую себя мужчиной, когда моя жена, дети и друзья знают, что они любимы и что я готов поддержать их. Я чувствую себя мужчиной, когда могу общаться с другим человеком, разделяя с ним общий опыт, когда способен помочь кому-то — делом, временем или ресурсами. Когда я нахожу в себе достаточно сил, чтобы расплакаться перед женой или в объятиях лучшего друга, и когда показываю своим детям, особенно сыну, что это нормально, что папа тоже может плакать.

Что, если бы карьерная лестница не была… лестницей? Проблема в том, что лестницы всегда ведут вверх. Порой с них можно упасть — когда не на что опереться. Но если бы она не стремилась вверх, приглашая нас лезть все выше и выше, до тех пор, пока мы не устанем окончательно, пытаясь достичь несуществующей вершины? Что, если показатели успешности не иерархичны по природе? Что было бы, если бы лестница лежала на боку?

Что было бы, если бы карьерная лестница превратилась в мост?

Сложившийся в обществе образ успеха — деньги и статус — недостижимая высота; к ней ведет лестница, которая никогда не кончается. Но наши собственные параметры успеха — отношения, личные качества, сообщества единомышленников — служат мостом, соединяющим нас с тем, что (и кто) на самом деле способно дать нам искомое чувство полноты. Я, конечно, неисправимый оптимист, однако я не настолько идеалист, чтобы верить, будто мы когда-либо достигнем того состояния общества, при котором возможность оплачивать счета станет пустяком, а деньги не будут играть важную роль. Но мы можем начать спрашивать себя, в каких точках пересекаются наши бытовые потребности и желаемая самореализация. Каждый ответит на этот вопрос по-своему. Кто-то найдет смысл жизни в работе, с которой и придет наполненность. Другие продолжат работать, просто чтобы работать, а реализуются за пределами рабочего пространства. Кому-то повезет, и он возьмет понемногу от обоих вариантов. Либо ни от одного. Смысл в том, что истинного успеха нельзя достичь, если он зависит от чужого мнения.

И я, хотя и вступил уже на этот путь, все еще борюсь с искушениями; соблазн обладать деньгами, славой и комфортом — штука вполне реальная. Мне приходится постоянно проверять и перепроверять все свои действия и намерения. Я должен вовремя остановить себя, если понимаю, что мое решение спровоцировано страхом или ощущением неполноты, и посоветоваться с семьей, чтобы узнать ее мнение о моем выборе. Я вынужден снова и снова возвращаться к своим «почему», потому что, возможно, как раз сейчас пытаюсь обмануть себя. Ничто из этого не означает, что я все понял, но это, как минимум, свидетельствует о том, что я информирован. Я осознаю, какие установки впитываю, я обращаю внимание на то, насколько мои действия и мысли соответствуют моим ценностям, моей личной идее успеха. Черт, даже сейчас, когда я пишу это, я понимаю, что провожу с детьми меньше времени, чем хотел бы. Я слышу их прекрасный, невинный смех, доносящийся из соседней комнаты, где Эмили укладывает их спать. И внезапно ловлю