Шрифт:
Интервал:
Закладка:
МЕРА МУЖЕСТВЕННОСТИ
Я помню, когда впервые ощутил, что мой пенис какой-то неправильный. Мне было одиннадцать, и один из моих друзей — назовем его Джейк, — мой ровесник, но более развитый физически, сказал мне, что у него в промежности появились волосы, и спросил, есть ли они у меня. У меня не было. Он стянул шорты и показал мне свой пенис, и хотя к тому возрасту я уже успел посмотреть порнографические картинки с мужскими пенисами, мой еще не развился, и я никогда не видел пенис кого-то, знакомого мне. Все воспринимается иначе, когда это твой друг, особенно если в отношениях замешаны сравнение и соревновательность. Джейк был таким же мальчиком, как и я, но его пенис больше, чем мой, походил на те, с картинок из журналов и интернета, и я со своим предподростковым пенисом остался с чувством неполноценности, недоразвитости, ненормальности.
Я думаю, многие мужчины в этом возрасте поддерживали близкие дружеские отношения, о которых не говорят теперь, став взрослыми, или даже последовательно блокируют воспоминания о них. Это отношения, которые позволяли «экспериментировать». Необязательно друг с другом, хотя я узнал, что среди моих знакомых геев и гетеросексуалов есть и такие, кто экспериментировал в детстве подобным образом. Я говорю об экспериментах, связанных с проверкой границ сексуального любопытства, ведь по мере того, как наши тела меняются, мы в первую очередь задумываемся о том, зачем нам пенис.
Мой друг, актер и активист Мэтт Макгорри в минуту смелости и открытости поведал в одном из эпизодов «Полноценного мужчины», что экспериментировал с другими мальчиками, своими друзьями. Он сказал: «Подобное очень распространено, но никто об этом не говорит. Это не было основано на влечении как таковом — все-таки я гетеросексуален, и меня не привлекают люди одного со мной пола. Но я тем не менее сексуально экспериментировал с другими мальчиками — в рамках изучения собственной сексуальности и тела». Много лет Мэтт стыдился этого, пока не решился поделиться своим опытом, и в результате узнал, насколько часто мальчики на самом деле экспериментируют таким же образом. «Если вы прячете [стыд] в темноте, он плесневеет и начинает гноиться. Вынося его на всеобщее обозрение, вы не только придаете сил другим людям, чтобы они могли жить своей истинной жизнью, но и показываете себя таким, какой вы есть».
Дружба с Джейком много значила для меня, даже в одиннадцать лет. Мы играли в одной футбольной команде. Его отец, дальнобойщик, редко бывал дома, а мама целые дни проводила на работе. Был у Джейка и старший брат, на два года старше нас. Мальчики большую часть времени находились без присмотра, особенно летом, и у них всегда можно было посмотреть порнографические журналы — они обнаружили в гараже «секретный склад» своего отца. Старший брат и его друг постоянно говорили о сексе, о девчонках, с которыми зависали или хотели бы зависнуть, и о размере собственных членов. Я даже припоминаю, как они вынимали из штанов свои хозяйства и издевались над нами, младшими, пытаясь засунуть пенисы в нашу еду или положить на лицо во сне. Это был кошмар. Как мальчик, недавно узнавший обо всем этом, я мечтал вписаться в их компанию и одновременно чувствовал себя неуверенно, страшась признаться в том, что у меня даже не началось половое созревание.
Одним летним днем мы с Джейком, его братом и их друзьями пошли на местное озеро. Там можно было взять в аренду двухместный катамаран, и мы с Джейком взяли один. План состоял в том, чтобы прихватить с собой рюкзак, отплыть подальше, вынуть из рюкзака порножурналы их отца и посмотреть там, где нас никто не засечет. Пока мы двигались к центру озера, я наслаждался плаванием в этой странной комбинации лодки и велосипеда. Я согласился бы кататься на катамаране целый день.
Я хотел бы, чтобы на этом все и закончилось. Когда же мы оказались посреди озера, довольно далеко от остальных катамаранов и пловцов, друг достал журналы. Я думал, мы просто посмотрим их и посмеемся, но он обнажил свой член и сказал, что собирается подрочить, а я могу сделать то же самое. Конечно, он не знал, и я ему не рассказывал, что никогда не занимался этим и не представляю, как это делается. Он открыл журнал и начал совершать движения, которые, как я позже выяснил, называются мастурбацией. Я повернулся к нему спиной и сделал вид, что занят тем же самым. Через несколько минут он спросил: «Ты кончил?» Я в тот момент не понимал, о чем идет речь, ведь мое тело не было развито, как его. В итоге мы сидели в одном катамаране посреди озера — он, испачканный белой жидкостью, и я, смущенный донельзя, ищущий выход из ситуации. Наконец я заявил, что хочу писать, и спросил, можем ли мы отплыть к берегу, чтобы я «кончил» там.
На ближайшем скалистом островке я вышел, спрятался за камнями и пописал. Вернувшись на катамаран, я пошутил о том, как же было круто, и мы отправились к берегу. Я не мог и подумать, что этот прекрасный летний день станет днем, который я запомню на всю жизнь. Он начался с невинных радостей, но теперь впечатался в мою память вместе с чувством стыда и неуверенности. Мой пенис не мог делать то же самое, что и пенис друга, он не выглядел так же, да и я не знал того, о чем знал мой друг. Что со мной не так? Я что, всегда буду отстающим?
Я видел пенисы и раньше. Мы разговаривали о мужской анатомии с отцом, и он не прятал от меня своего тела, не внушал мне чувство стыда, но что-то поменялось у меня в мозгу, когда я сравнил себя с другим мальчиком близкого к моему возраста. Я привык к