— Иди к себе в комнату, — повторил он.

— А с вами все будет хорошо? Вы знаете, о чем я.

— Да. — Тед улыбнулся, поцеловал пальцы и послал Боббипоцелуй. Бобби поймал его и крепко зажал в кулаке. — Со мной все будетпрекрасно.

Бобби медленно пошел к двери своей спальни, опустив голову,упершись взглядом в носки своих кроссовок. Он уже почти дошел до нее, как вдругподумал; “Я не могу! Я не могу вот так позволить ему уйти”.

Он подбежал к Теду, обнял его и принялся целовать его лицо —лоб, щеки, губы, тонкие шелковистые веки.

— Тед, я люблю тебя.

Тед сдался и крепко его обнял. Бобби ощущал еле заметныйзапах его лосьона для бритья и более крепкий аромат сигарет “Честерфилд”. Этизапахи еще долго будут жить в его памяти, как и прикосновение широких ладонейТеда, поглаживающих ему спину, подпирающих его затылок.

— Бобби, я тоже тебя люблю, — сказал он.

— Бога ради! — почти взвизгнула Лиз. Бобби повернулся к нейи увидел, как Дон Бидермен заталкивает ее в угол. Где-то включенный на всю мощьпроигрыватель изрыгал “Прыжок в час дня” в исполнении оркестра Бенни Гудмена.Мистер Бидермен заносил ладонь, словно для удара. Мистер Бидермен спрашивал ее,не хочет ли она еще, и раз ей нравится, так она получит еще, раз ей такнравится. Бобби почти на вкус ощущал, с каким ужасом она поняла.

— Так ты же не знала. Правда? — сказал он. — То есть не все,не все о том, чего они хотели. Они думали, ты понимаешь, а ты не понимала.

— Немедленно отправляйся к себе в комнату, не то я звоню вполицию и прошу, чтобы они прислали патрульную машину, — сказала его мать. — Яне шучу, Бобби-бой.

— Я знаю, что не шутишь, — сказал Бобби. Он ушел к себе вкомнату и закрыл за собой дверь. Сначала он думал, что с ним все в порядке, апотом подумал, что его вытошнит или он потеряет сознание. Или и то, и другоевместе. Он пошел к кровати на подгибающихся дрожащих ногах. Он собирался простопосидеть на ней, но тут же лег наискосок, будто все мышцы вывалились из егоживота и спины. Он попытался приподнять ноги, но они не шевельнулись, будтомышцы вывалились из них тоже. Ему вдруг почудилось, как Салл-Джон влезает полестнице на вышку бассейна, разбегается и ныряет. Если бы он сейчас был сЭс-Джеем! Да где угодно, лишь бы не здесь.

***

Когда Бобби проснулся, в его комнате стоял сумрак, а когдаон поглядел на пол, то еле различил тень дерева за окном. Он проспал — илипролежал без сознания три часа, а может, и четыре. Он был весь мокрый от пота,а ноги затекли: он так и не вскинул их на кровать.

Теперь он попытался это сделать и чуть не закричал, такая поним прошла судорога. Он соскользнул на пол, и его будто иголками закололо посамый пах. Он сидел, подтянув колени к ушам. Спина ныла, ноги сводили судороги,в голове клубился туман. Случилось что-то ужасное — но сначала он не могвспомнить, что именно. Он сидел, привалившись к кровати, смотрел на КлейтонаМура в маске Одинокого Рейнджера и понемножку вспоминал. Вывихнутое плечоКэрол, его мать, избитая, почти сумасшедшая, в бешенстве трясет у него передглазами кольцо с зеленым брелоком. А Тед…

Тед, конечно, уже ушел, и, наверное, это к лучшему, но какбольно думать об этом!

Он поднялся на ноги и два раза обошел комнату. Во второй разостановился у окна и посмотрел наружу, обеими руками растирая шею, котораясовсем затекла и была мокрой от пота. Чуть дальше по улице близняшки Сигсби,Дайна и Дайена, прыгали через скакалки, но других ребят видно не было:разошлись по домам ужинать, а то и спать. Мимо проскочила машина с включеннымиподфарниками. Было даже позднее, чем он сначала подумал: тени ночи спускались снеба на город.

Он еще раз обошел комнату, разминая ноги, ощущая себязаключенным в камере. На двери не было замка — как и на двери спальни его мамы,но все равно он чувствовал себя в тюрьме. Он боялся выйти. Она не позвала егоужинать, и хотя ему хотелось есть — немножко, но хотелось, — он боялся выйти изкомнаты. Боялся, какой найдет ее.., а то и вовсе не найдет. Что, если онарешила, что с нее хватит Бобби-боя, сына своего отца? Но даже будь она здесь —и совсем нормальная.., а вообще-то бывает кто-нибудь или что-нибудь нормальным?У людей за лицами иногда сплошная жуть. Это он теперь знал твердо.

Он подошел к закрытой двери и остановился. На полу лежаллисток бумаги. Он нагнулся и подобрал его. Было все еще достаточно светло, и онпрочел без всякого труда:

Дорогой Бобби!

К тому времени, когда ты прочтешь это, меня уже здесь небудет.., но я беру тебя с собой в моих мыслях. Пожалуйста, люби свою маму ипомни, что она любит тебя. Днем сегодня она была напугана, избита, и ей былоочень стыдно, а когда мы видим людей в таком состоянии, мы видим их в наихудшемсвете. Я тебе Кое-что оставил в моей комнате. И не забуду своего обещания.

Со всей моей любовью,

Тед.

Открытки, вот что он обещал. Посылать мне открытки.

Бобби стало легче. Он сложил записку, которую Тед подсунулему под дверь, перед тем как уйти, и вышел в гостиную.

Она была пуста, но приведена в порядок. Комната выглядела бысовсем даже хорошо, если не знать, что прежде на стене над теликом висели часы.Теперь остались только крючки — там, где они висели: торчат и ничего не держат.

Бобби осознал, что слышит, как храпит у себя в спальне егомать. Храпела она всегда, но это был какой-то тяжелый храп — так в кино храпятстарики или пьяницы. “Это потому, что они повредили ей нос”, — подумал Бобби ина секунду вспомнил (Как дела, приятель? Как дела-делишки?). о мистереБидермене и о том, как два нимрода на заднем сиденье пихали друг друга локтямии ухмылялись. “Свинью — бей! Глотку — режь!” — подумал Бобби. Он не хотел этогодумать, но подумал.

Он прошел на цыпочках через комнату, бесшумно, будто Джек взамке людоеда, открыл дверь в вестибюль и вышел. По лестнице весь первый маршон поднимался на цыпочках (держась возле самых перил — в одной из книжек про МальчишекХарди он прочел, что так ступеньки скрипят меньше), а второй марш проскочилединым духом.

Дверь Теда была открыта, комната за ней выглядела почтипустой. То немногое, что он повесил на стены — картина с человеком, удящим рыбуна закате, картина, на которой Мария Магдалина мыла ноги Иисусу, календарь, —исчезло. Пепельница на столе была пуста, но рядом с ней лежал один из бумажныхпакетов Теда с ручками. Внутри были четыре книги в мягких обложках: “Скотскийхутор”, “Ночь охотника”, “Остров сокровищ” и “О мышах и людях”. На сумкедрожащим, но легко читаемым почерком Теда было написано: “Начни со Стейнбека.“Парни вроде нас”, — говорит Джордж, рассказывая Ленни историю, которую Ленниготов слушать снова и снова. Кто эти парни вроде нас? Кто они были дляСтейнбека? Кто они для тебя? Задай себе этот вопрос”.