— Твоя мать нуждается в тебе теперь, как никогда раньше, —сказал он. — Ей необходим кто-то, кому она может доверять.

— Мне она не доверяет. По-моему, я ей вообще не нравлюсь.

Губы Теда сжались, и Бобби понял, что наткнулся на правду,которую Тед видел в сознании его матери. Бобби знал, что не нравится ей, онзнал это, так почему к горлу опять подступили слезы?

Тед потянулся к нему, словно бы спохватился, и опятьзаработал полотенцем.

— Ну, хорошо, — сказал он. — Предположим, ты ей ненравишься. Но если это и правда, то не потому, что ты сделал что-то не так. Апросто потому, что ты — это ты.

— Мальчишка, — сказал Бобби с горечью. — Поганый мальчишка!

— И сын своего отца, не забывай этого. Но, Бобби..,нравишься ты ей или нет, она тебя любит. Я понимаю, что это смахивает напоздравительную открытку, но это правда. Она любит тебя и нуждается в тебе. Ты— то, что у нее есть. Сейчас она очень пострадала…

— Сама виновата, что пострадала! — не выдержал он, — Онаведь знала, что что-то не так! Вы же сами сказали. Знала за недели, за МЕСЯЦЫ!Но не ушла с этой работы! Знала и все равно поехала с ними в Провидено! Всеравно поехала с ними!

— Укротитель львов тоже знает, но все равно входит в клетку.Потому, что ему за это платят.

— У нее есть деньги! — выкрикнул Бобби.

— Видимо, их недостаточно.

— Ей их никогда не будет достаточно, — сказал Бобби и, едвадоговорив, понял, что так оно и есть.

— Она тебя любит.

— А мне все равно. Я ее не люблю.

— Нет, любишь. И будешь любить. Так надо. Это ка.

— Ка? Какое еще ка?

— Судьба. — Тед почти совсем очистил волосы от крови. Онзавернул кран и еще раз поглядел на свое призрачное отражение в окне. За окномлежало лето — более юное, чем когда-либо вновь станет Тед Бротиген. Более юное,чем когда-либо вновь станет Бобби, если на то пошло. — Ка — это судьба. Ты менялюбишь, Бобби?

— Вы же знаете, что да, — ответил Бобби, вновь начинаяплакать. Последнее время он вроде бы только и делал, что плакал. У него дажеглаза ныли. — Очень-очень.

— Тогда попытайся быть другом для своей матери. Ради меня,если не ради себя самого. Останься с ней. Помоги ей залечить эту ее боль. А явремя от времени буду присылать тебе открытки.

Они возвращались в гостиную, Бобби стало чуть полегче, ноему хотелось, чтобы Тед обнял его за плечи. Он хотел этого больше всего насвете.

Дверь ванной открылась. Первой вышла Кэрол, глядя вниз насвои ноги с непривычной стеснительностью. Ее волосы были смочены, зачесаныназад и стянуты резинкой в “конский хвост”. На ней была старая блузка егоматери, такая большая, что доставала ей почти до коленок, будто платье. Еекрасных шортиков не было видно вовсе.

— Выйди на крыльцо и подожди, — сказала Лиз.

— Хорошо.

— Ты ведь без меня домой не пойдешь, правда?

— Да, — сказала Кэрол, и ее опущенное лицо принялоиспуганное выражение.

— Очень хорошо. Встань рядом с моими чемоданами. Кэрол пошлабыло в вестибюль, потом повернулась.

— Спасибо, Тед, что вы вылечили мне руку. Надеюсь, что у васне будет из-за этого неприятностей. Я не хотела…

— Иди на чертово крыльцо! — рявкнула Лиз.

— ..чтобы у кого-нибудь были из-за меня неприятности, —докончила Кэрол тоненьким голоском, почти шепотом мышки из мультфильма. Потомона вышла в вестибюль. Она совсем утопала в блузке Лиз — в какой-нибудь другойдень на нее было бы смешно смотреть. Лиз повернулась к Бобби, и когда онпосмотрел на нее вблизи, у него упало сердце. Ее ярость снова пылала. Лицомежду синяками и шею залила багровая краска.

"Ох, черт, что еще?” — подумал он. Она подняла руку сзеленым брелоком на кольце для ключей, и он понял.

— Я.., ну… — Но он не находил, что сказать, — ни уклониться,ни прямо солгать, ни даже признаться. Внезапно Бобби охватила жуткая усталость.Ему хотелось только одного: прокрасться к себе в спальню, спрятаться пододеялом и заснуть.

— Я ему подарил, — мягко сказал Тед. — Вчера.

— Ты возил моего сына в Бриджпорт? К букмекеру? В покерныйпритон?

"На брелоке ничего про букмекера нет, — подумал Бобби.— И про покер тоже ничего.., потому что это запрещено законом. Она знает, чемтам занимаются, потому что мой отец бывал там. А как отец, так и сын. Естьтакая поговорка: как отец, так и сын”.

— Я возил его в кино, — сказал Тед. — На “Деревню проклятых”в “Критерионе”. А пока он смотрел картину, я сходил в “Угловую Лузу” по одномуделу.

— По какому делу?

— Я сделал ставку на исход боксерского матча. На миг сердцеБобби упало еще ниже, и он подумал: “Что с тобой? Почему ты не соврал? Если быты знал, как она относится ко всякому такому…"

Но Тед же знал! Конечно, знал.

— Ставка на бокс. — Она кивнула. — Так-так. Ты оставил моегосына одного в бриджпортском кино, чтобы пойти поставить на бокс. — Оназахохотала. — Что ж, наверное, я должна тебе сказать “спасибо”, а? Ты принесему такой милый сувенирчик. Если он захочет как-нибудь поставить на бокс самили продуть свои деньги в покер, как его отец, он будет знать, кудаотправиться.

— Я оставил его на два часа в кинотеатре, — сказал Тед. — Выоставили его со мной. Он словно бы без вреда перенес и то, и другое.

У Лиз на мгновение стал такой вид, будто ей дали пощечину, идаже показалось, что она вот-вот заплачет. Потом ее лицо разгладилось, утратиловсякое выражение. Она зажала кольцо с зеленым брелоком в кулаке и сунула его вкарман платья. Бобби знал, что больше никогда его не увидит, но ему было всеравно. Не хотел он больше видеть этот чертов брелок.

— Бобби, иди к себе в комнату, — сказала она.

— Нет.

— БОББИ, ИДИ К СЕБЕ В КОМНАТУ!

— Нет! Не пойду!

Стоя в солнечном свете на коврике с “Добро пожаловать” рядомс чемоданами Лиз Гарфилд, утопая в старой блузке Лиз Гарфилд, Кэрол заплакала.

— Иди к себе в комнату, Бобби, — негромко сказал Тед. — Яочень рад, что познакомился с тобой и узнал тебя.

— Узнал? — сказала мама Бобби сердитым, намекающим голосом,но Бобби не понял, а Тед не обратил на нее никакого внимания.