Он стоял в дверном проеме, потирая ладони.

– И этот человек – национальный герой, – произнес сержант, качая головой. – Куда катится наша страна? Неужели у людей совсем не осталось понятия о чести?

На лице сержанта были видны следы побоев, из его носа капала кровь.

Кью-Ки потрогала собственный нос.

– Похоже, ребята, Командир Га отделал лучших из вас.

Эта девчонка Кью-Ки – такая нахалка!

– Это не Командир Га, – ответил Серж. – Но он действительно ловко нас провел. Сегодня вечером мы отправляем его в яму. Покажем ему свои уловки.

– А как же его биография? – воскликнули мы.

– Вы что, не поняли меня? – рявкнул Серж. – Это не Командир Га. Этот парень – самозванец.

– Тогда вы не будете возражать, если с ним поработает наш отдел? Мы лишь хотим выяснить правду.

– Правда содержится не в ваших дурацких книгах, – ответил Серж. – Ее можно увидеть только в глазах человека. И почувствовать здесь, в своем сердце.

Лично мне было жаль Сержа. Он был старым крупным человеком. Для того чтобы стать таким, нужно в детстве есть много мяса, а это, скорее всего, потребовало сотрудничества с японцами. Все, кого Серж встречал в своей жизни, подозревали его в этом независимо от того, симпатизировал он япошкам или нет.

– Да, можете его забрать, – сказал Серж.

– В конце концов, в кого мы превратимся, лишившись чести? – добавил он, но как бы не относя к нам слово «мы». Он уже собирался уходить, но затем вновь вернулся.

– Не подпускайте его к выключателю света, – предупредил он нас.

В комнате сидел в кресле Командир Га. С ним уже поработал отдел «Пуб Ёк», и он определенно не был похож на человека, который руководил на Юге операциями по устранению болтливых перебежчиков. Он рассматривал нас, пытаясь понять, будем ли мы его бить. В любом случае он, видимо, не собирался оказывать нам никакого сопротивления.

Его разбитые губы имели жалкий вид, а из распухших от ударов ушей сочилось. На пальцах были заметны следы обморожения, а под разорванной рубашкой на груди проглядывала татуировка с портретом актрисы Сан Мун. Кроме того, на руке у него был большой шрам, хотя слухи о том, что Командир Га боролся с медведем, были всего лишь слухами. В его рюкзаке мы обнаружили лишь пару черных ковбойских ботинок, банку консервированных персиков и ярко-красный мобильный телефон с разряженным аккумулятором.

– Мы хотим услышать ваш рассказ.

Его лицо все еще было красным от побоев сотрудников «Пуб Ёк».

– Надеюсь, вы любите истории со счастливым концом, – произнес он.

Мы отвели его в отсек для допросов и посадили в кресло для ответов на вопросы. Затем дали ему таблетку аспирина, стакан воды, и вскоре он уснул. Мы написали записку: «Это не Командир Га» и со свистом отправили ее пневмопочтой в расположенный под нами бункер, где принимались все решения. Насколько глубоко находился этот бункер и кто именно там работал, нам было неведомо. Я думаю, чем глубже, тем лучше. Вернее, не я, а мы.

Мы еще не успели выйти из комнаты, как по пневмопочте пришел ответ. Открыв конверт, упавший в корзину, мы обнаружили короткую записку: «Это Командир Га».

Мы вернулись к нему лишь вечером, когда уже были готовы снять свою форму. Лицо Командира Га, или того, кого за него приняли, стало отекать. Тем не менее его сон казался безмятежным. Пальцы его рук, лежавших на животе, словно что-то печатали, как будто он описывал собственный сон. Какое-то время мы наблюдали за его пальцами, но так и не смогли разобрать, что он пытался написать.

– Мы не причиним вам вреда, – сказали мы, разбудив его. – Вас избили сотрудники другого отдела. Ответьте нам на один простой вопрос, и вас отведут в комнату с удобной кроватью.

Командир Га кивнул. Нам до смерти хотелось задать ему массу вопросов. Но внезапно голос подала наша стажерка Кью-Ки.

– Что ты сделал с телом актрисы? – выпалила она. – Где ты его спрятал?

Пришлось вывести Кью-Ки из отсека для допросов. Эта первая женщина-стажер в истории Подразделения 42 оказалась той еще подстрекательницей. Команда отдела «Пуб Ёк» была в ярости от того, что в нашем здании появилась женщина, но женщина-дознаватель просто необходима для ведения современного, грамотно построенного допроса.

– Не торопись, – сказали мы Кью-Ки. – Наша задача – наладить с ним контакт. Он не должен занимать оборонительную позицию. Если мы завоюем его доверие, он практически сам расскажет нам свою историю.

– Да кому нужна его биография? – спросила она. – Как только мы выясним местонахождение убитой актрисы и ее детей, его расстреляют прямо на улице. Вот и вся его история.

– Характер определяет судьбу, – возразили мы в ответ, напомнив ей знаменитое изречение Ким Ир Сена. – Это означает, что как только мы разберемся во внутренней сущности субъекта, поймем его мотивацию, то не только узнаем все, что он сделал, но еще и то, что он будет делать.

Вернувшись в отсек для допросов, Кью-Ки с неохотой задала более подходящий вопрос.

– Когда вы впервые встретились с актрисой Сан Мун? – спросила она.

Командир Га закрыл глаза.

– Так холодно, – произнес он. – Она была на торце здания. Госпиталь был белого цвета. Валил снег, мешая мне ее рассмотреть. Линкор горел. Они воспользовались госпиталем, потому что он был белый. Внутри него стонали люди. Вода тоже горела.

– Бесполезно, – пробормотала Кью-Ки.

Она была права. День выдался долгий. Сейчас наверху вечернее солнце освещало центр Пхеньяна своими длинными лучами цвета ржавчины. Пора было заканчивать, чтобы успеть домой до отключения электричества.

– Подождите, – сказал Чу Чак. – Просто сделайте для нас кое-что, Командир Га.

Казалось, субъекту нравилось, что его называют «Командиром Га».

Чу Чак продолжал:

– Просто расскажите, что вам снилось. А затем мы отведем вас спать.

– Я вел машину, – произнес Командир Га. – Американскую машину.

– Та-а-к, – кивнул Чу Чак. – Продолжайте. Вы действительно были за рулем американской машины?

Чу Чак был отличным стажером – он был первым из сынков министров, который действительно оказался бесценным сотрудником.

– Да, – ответил Командир Га.

– Почему бы не начать с этого места? Расскажите нам, как вы ехали на американской машине.

Постепенно Командир Га начал говорить:

– Ночь, – произнес он. – Моя рука лежит на рычаге переключения передач. Уличные фонари не горят, автобусы набиты людьми, едущими на завод в третью смену. Автобусы тихо едут вдоль улицы Чхоллима и бульвара Объединения. Сан Мун сидит в машине вместе со мной. Я не знаю улиц Пхеньяна. «Налево, – говорит она. – Направо». Мы едем к ее дому, через реку, по дороге на горе Тэсон. Во сне я уверен, что эта ночь будет особенной, а когда мы приедем домой, она, наконец, позволит мне дотронуться до нее. Она одета в чосонот платинового цвета, который переливается, как дробленые бриллианты. На улице нам навстречу мчатся люди в черных пижамах, они несут с собой тюки, продукты и работу, которую им предстоит доделать дома, но я не сбавляю хода. Во сне я – Командир Га. Всю свою жизнь меня направляли другие люди, я был единственным, кто пытался начать жить по-своему. Но Командир Га – как раз тот человек, который сам нажимает на газ.