Однако еще с дороги я заметил, что свет в кухне горит. На каникулах Наташка ночевала у Андрея, Борис допоздна сидел за рисованием. Значит, мама не спит, ждет меня со скалкой.

Вроде бы после стрелки с криминальным авторитетом грядущая ссора с мамой должна показаться мелочью, ну что она мне сделает? Но по лестнице я поднимался, как на казнь, потому что действительно виноват перед ней. Я открылся Гоги, а значит, и сам подставился, и семью подставил. Ну а что мне было делать? Надеюсь, обойдется без последствий.

Дверь была не заперта. Я проскользнул в прихожую, где немилосердно пахло корвалолом, хотел шмыгнуть на балкон, поставить мопед, но навстречу вышла мама, взбудораженная и заплаканная.

Кольнуло чувство вины. Она ведь правда переживала. Возможно, похоронила меня. Потому я просто шагнул навстречу, обнял ее и покаялся:

— Ма, прости меня. Забегался, и позвонить было неоткуда. Как только добрался до телефона — так сразу.

Она сбросила мои руки, отступила на шаг, заглянула мне в глаза.

— Ты влез во что-то нехорошее. Не знаю, во что, но влез, сердцем чую! На себя не похож, никого ни во что не ставишь! Никого не слушаешь. Как подменили моего сына!

Странно, что только сейчас заметила, когда меня уже вернули.

— Ма. У отца другая семья. Нам нужно что-то есть, во что-то одеваться. Я просто стараюсь, чтобы всем было хорошо.

— Но не ценой твоей жизни! — всхлипнула она так по-детски, что обнять и плакать. — Я ведь люблю тебя! Люблю всех вас!

— Обещаю, что сделаю все, чтобы ты больше не плакала.

Она снова всхлипнула. Год назад она попыталась бы мне надавать тумаков, заперла бы в квартире на все каникулы, теперь же… Хотела наказать, да, но чувствовала, что я сильнее, и можно только договориться.

— И где же ты пропадал? — уперла руки в боки она. — Наверняка уже придумал что-то убедительное.

Да, я придумал: помогал Лидии запасать дрова, потому что грядет похолодание. Чинил старенький дом. Это выглядело как пренебрежение ее чувствами, зато было безобидным, но врать не хотелось, потому я сказал:

— Не хочу ничего придумывать. Даже если я спасал мир, это не отменяет моей вины. Я полностью ее признаю.

Она вскинула руки и убежала к себе — то ли плакать, то ли злиться от бессилия. Из спальни высунулся Борис, подождал немного, подошел ко мне и похвастался:

— Я сделал все эскизы в спортзале! Нужна красная краска и ярко-зеленая… Я еще, — он покосился на дверь маминой комнаты, — Илья сказал, что милиция обыскала базу и выгнала оттуда бандитов. Она теперь наша, да? Но я все равно хочу дорисовать, что начал, очень круто получается!

— Базу нам сразу не отдадут, — сказал я. — Ты правильно все решил. Денег завтра дам…

Хлопнув дверью, из спальни выбежала мама, метнулась к телефону, набрала кого-то. Мы с Борей ушли в спальню. Из прихожей донеслось:

— Приехал… Не говорит!.. Я не знаю. Что делать, мама…

Ясно, она жаловалась бабушке. Сейчас позовет меня к телефону, и по мне бабушка проедется.

На душе было гадко и пусто. Наверное, так же, как на нашей базе после обыска. Хотелось помыться и спать. Я молча побрел в ванную, покрутил кран: воды ожидаемо не было. Греть воду не осталось сил, потому я помылся бабушкиным способом: поливая себя из ковшика.

Когда вышел, Борис уже выключил свет и улегся спать, мама тоже. Хорошо, хоть секир-башка от бабушки откладывается.

— Завтра едем за грибами, — шепнул я.

Боря завозился на соседней койке, пробормотал:

— Круто! Хочу! Так а где ты был?

— К отцу заехал узнать, когда можно забрать наши вещи, которые были на базе.

— И-и?..

— Он злющий был, как собака, — ответил я. — Ничего конкретного не сказал, я неудачное выбрал время.

— А у нас, правда, будет брат? — еще тише спросил Боря. — Ну-у, тетя Аня… э-э-э…

— Да. Спим, — велел я.

Боря поворочался и равномерно засопел, а меня все не отпускало. До самого утра я метался в полубреду, просыпался от кошмаров: на моих глазах расстреливали Борецких, и умирающий Серега тыкал в меня пальцем: «Это ты во всем виноват». На нас охотились «славяне», я, Боря и мама уезжали от них на бабушкиной «Победе», и за рулем был я, причем взрослый я, который ушел.

Только под утро я провалился в сон, тяжелый, как беспамятство. Будто сквозь вату доносился Борин топот, какой-то грохот, звон посуды. Когда я наконец открыл глаза, Боря был рядом и сразу это заметил, как кот, который караулит спящего хозяина, шумит и грохочет, чтобы его разбудить, но не попасть под раздачу.

— Я все приготовил! — радостно отчитался он.

Я помотал головой, пытаясь сообразить, о чем он.

— Ну, ножи, ведра, жрачку, — пояснил Боря. — В лесу точно захочется есть! Мы ж за грибами идем, да?

В скит! Как же хочется уйти в скит, и чтобы не трогали хоть один день. Только сегодня я сообразил, что поход за грибами был не самой лучшей идеей. Сейчас мне хотелось сгонять к Борецкому и узнать, как у него дела. Только когда удостоверюсь, что с ним все в порядке, смогу нормально жить.

— Идем, — кивнул я, свесил ноги с кровати и потянулся, глянул на часы: полдесятого утра. — Сейчас звоню Илье и…

Меня прервал требовательный стук в дверь. Мы с братом переглянулись. Боря рванул смотреть, кто там, я принялся одеваться.

— Вы к кому? — донесся из прихожей Борин голос.

Что ответили, я не услышал. Брат ничего не сказал гостю, заглянул в спальню и прошептал:

— Там какой-то нерусский мужик. Тебя спрашивает.

Сердце пропустило удар, пальцы похолодели. Гоги, или от него посланник? Но что им нужно? Велеть Боре сказать, что меня нет дома? Но тогда они вышибут дверь, и…

— Иди на балкон, — приказал я, сунул ноги в тапки. — И не вылезай оттуда, что бы ни случилось.

Брат побледнел, округлил глаза.

— Это опасно? — Его голос пустил «петуха».

— Не факт, но лучше перестраховаться. Быстро!

Мопед на балкон я вчера так и не поставил. Зачем-то убрав его в кухню, я глянул на реставрированную икону, висящую над кроватью, и мысленно перекрестился. Подошел к двери, посмотрел в глазок: в гости пожаловал «байкер», который вез меня