воцарения новой династии. Государственные деятели, сначала герцог Мединасели, затем граф Оропеса[171], были убеждены, что экономическое восстановление Испании являлось необходимым условием ее политического восстановления. Отсюда реформы по радикальной девальвации монеты, которые осуществлялись начиная с 1680-х гг. Это были самые суровые меры, которые вызвали огромные трудности для значительной части населения, но они в конце концов привели к ожидаемым позитивным результатам: налоги снизились на 15 %, больше половины хуро были изъяты из обращения, а процент по оставшимся сократился до 4 %.

В целом именно с 1680-х гг. закладывались основы реформ Бурбонов XVIII в. Их истоки восходят ко времени Карла II — оттуда берет начало испанское Просвещение первой половины XVIII в., с такими представителями, как Фейхоо и Майанс[172], т. е. Просвещение еще до эпохи Карла III. Конец XVII в., каким бы печальным он ни являлся, — время не только ясновидящих монахинь и «околдованного короля». Это и время деятельности так называемых «новаторов», дискуссий вокруг новой науки, основанной на эмпиризме, вокруг достижений естествознания и исторической критики[173].

Первые проявления изменения конъюнктуры (1598–1643)

Наиболее очевидным последствием смерти Филиппа II стало явное снижение личной роли монархов в делах управления и тенденция к передаче значительной части королевских полномочий фаворитам-валидо (valido)[174]. Филипп III полагался на дона Франсиско де Сандоваль-и-Рохас, герцога Лерму[175]. В 1618 г. тот утратил доверие короля и был заменен на своего собственного сына герцога Уседу, который оставался валидо до смерти короля в 1621 г. Новый государь Филипп IV вступил на трон, когда ему было всего 16 лет. Исполнять функции советника и руководить делами управления был назначен дон Гаспар де Гусман, граф Оливарес, вскоре ставший герцогом Санлукар ла Майор, поэтому его называли графом-герцогом.

Возвышение Лермы обозначило радикальный поворот по сравнению с предшествующими методами управления Испанской монархией. Как и в XVI в., им занимались советы, но возникла тенденция создавать временные комитеты-хунты, которые учреждались для решения тех или иных проблем. Во времена графа-герцога действовали уже многочисленные хунты такого рода: Исполнительная, по делам военно-морского флота, уплате медиааннаты[176], гербовому сбору, денежным пожертвованиям в казну, налогу «миллионы», делам береговой охраны и борьбы с контрабандой, Соляная, Президиев[177], по делам рудников, делам поселенцев, по вопросам правомочности должностных лиц, по делам дворцового благоустройства и лесного хозяйства, по вопросам поддержания чистоты в столице, Квартирмейстерская, по делопроизводству… Обращает на себя внимание многочисленность хунт, предназначенных для рассмотрения финансовых проблем. Все это имеет простое объяснение: казна тратила больше, чем получала, и постоянно была озабочена тем, как устранить дефицит бюджета. Внешняя политика по-прежнему требовала существенных расходов. В правление Филиппа III военные кампании на время прекратились, но в 1620-е гг. Испания вновь оказалась вовлечена в ряд конфликтов, которые стали логическим следствием направлений в политике, возникших еще в предшествующем столетии: борьба за Нидерланды, союзные отношения с австрийской ветвью Габсбургов, претензии на гегемонию.

Оливарес управлял Испанией более двадцати лет до 1643 г., и власть его была почти авторитарной. Графу-герцогу не нравилось, когда его именовали валидо, он предпочитал звание министра[178]. С самого начала его целью как политика было восстановить репутацию испанского монарха, унифицировать управление подвластными территориями и оздоровить экономику Кастилии — «главы монархии». Речь шла прежде всего о том, чтобы сохранять гегемонию Испании в Европе, поддерживая при этом тесную династическую солидарность между мадридскими и венскими Габсбургами. Именно для сохранения репутации Испании Оливарес в 1621 г. возобновил войну с Соединенными провинциями Нидерландов, лишь только истек срок Двенадцатилетнего перемирия, подписанного в 1609 г. Чтобы достичь своих целей, Оливарес пытался унифицировать Испанскую монархию, покончив с фуэро ее отдельных составных частей, что вызвало вооруженные восстания каталонцев и португальцев. Что же касается экономических и социальных реформ — оздоровления монетного обращения, освобождения государственных финансов из цепких лап иностранных банкиров, особенно генуэзцев, развития производства и торговли, то они столкнулись с оппозицией дворянства — при отсутствии возможности или желания получить поддержку кортесов и стоявших за ними средних городских слоев. Несмотря на свои провалы, Оливарес, несомненно, был выдающимся государственным деятелем, достойным соперником Ришельё, который в те же годы управлял политикой Франции. Однако Ришельё управлял стремительно развивавшимся королевством, в то время как Испания, которой довелось править Оливаресу, уже была не могущественной и динамично развивавшейся державой времен Карла V и Филиппа II, а страной, разоренной непомерными политическими усилиями, истощавшими ее в течение более чем столетия.

Для пополнения казны использовались самые разные способы, например продажа сеньорий и должностей, к которой Корона прибегала в гораздо большей степени, чем раньше, а также пожалование привилегии иметь право голоса в кортесах, которое она предоставляла некоторым городам и территориям в обмен на существенные денежные суммы. Галисия, никогда не имевшая представительства в кортесах, приобрела его в 1623 г. за 100 тыс. дукатов: Сантьяго, Бетансос, Ла-Корунья и Луго получили право по очереди посылать в кортесы своих депутатов. Позже такое право получили Паленсия и Эстремадура. Все это являлось еще одним симптомом тяжелого кризиса, переживавшегося Испанией, и особенно Кастилией. Масштабные эпидемии чумы в 15961602 гг., за которыми в течение столетия последовали другие, не менее смертоносные (1647–1652, 1677–1686), имели драматичные последствия для демографии, так что население уже не достигло прежнего уровня. Политические писатели той эпохи — в 1600 г. Мартин Гонсалес де Сельориго в своем «Мемориале», в 1619 г. Санчо де Монкада в «Политическом восстановлении Испании» и приблизительно в 1645 г. Франсиско Мартинес де Мата — подчеркивали важность проблемы обезлюдения и говорили о необходимости ее срочного решения. Сокращение населения было одновременно причиной и следствием всеобщего кризиса. Поля часто оставались не возделаны, в то время как население в поисках лучшей участи уходило в города, укрывалось во дворцах сеньоров или за стенами монастырей, если не пополняло армию бродяг и нищих. Паразитические и непроизводительные слои населения существенно выросли в численности: это и дворяне, и клир, и всякого рода бродяги и пикаро[179]. Мужские и женские монастыри стали убежищем для сотен лиц, обретавших тем самым простое средство к существованию. Такое распространение церковного целибата[180] называли одной из причин демографического спада. Однако в действительности все обстояло сложнее. Искать защиты в монастырях многих заставляли нищета и безработица; застой производства и демографический упадок усиливались.

В этой атмосфере кризиса выделяется фигура арбитриста, одновременно и свидетеля упадка, и сторонника реформ. Арбитристы подвергались суровой критике в литературе того времени: Сервантес, Кеведо, Велес де Гевара[181] видели в них людей едва ли не сумасшедших, которые пытались указать слишком простые и легко выполнимые средства, чтобы избавить королевство от бед и пополнить казну. Однако