Сохранялось стремление играть первостепенную роль в мировой политике, но не было для этого средств. Единый христианский мир, т. е. совокупность народов, объединенных приверженностью к одной и той же вере, распался еще в XVI в. в результате Реформации, но в XVII в. возникает новая унифицирующая идея, идея Европы и европейской цивилизации, основанной на секуляризации сознания и принятии других ценностей, таких как опора на разум, науку, технику — средства, которые позволили бы достичь сосуществования между нациями и людьми. Это идеи терпимости, счастья, материального и нравственного прогресса, объединенные в концепцию «цивилизации», которая в конце концов возобладает в XVIII в. Черты нового времени, в том числе новое европейское равновесие, идеологическая перестройка на основе ценностей, которые уже слабо связаны с религиозными идеалами, постепенно восторжествовали — без участия Испании и вопреки ее воле.

Все это, разумеется, нуждается в соответствующих оговорках: упадок не был ни внезапным, ни полным и проявлялся везде по-разному. К тому же регресс характерен для всей средиземноморской Европы этого времени. Центр тяжести политического и экономического могущества, науки и культуры медленно смещается с юга на север и с востока на запад. Атлантика и Северное море начинают преобладать над Средиземноморьем. Испания, а также Италия и Османская империя теряют свои позиции и отходят на второй или третий план. XVI век стал для Средиземноморья последним веком гегемонии. Начиная с XVII в. в фокусе культурного, научного, политического и экономического развития будут почти исключительно Атлантика и Север. Можно ли считать это триумфом протестантских государств над католическими? Речь здесь не только о различиях между протестантизмом и католицизмом, поскольку страны ислама начиная с XVII в. пережили такое же отставание и такую же стагнацию.

Начиная со смерти Филиппа II в Испании существовало представление о том, что государство пришло в упадок и во многом утратило то могущество, которое приобрело во времена двух первых Габсбургов. Всё это резюмировалось в одном слове: деградация, или, если угодно, упадок. Испания эпохи Оливареса[168]страдала от сознания собственной ущербности, ее неотступно преследовала мысль о необходимости как можно быстрее осуществить неотложные преобразования. Эти представления современников отражены во множестве свидетельств. Ограничимся двумя цитатами: фразой «Эта монархия быстро идет к своей гибели» графа Гондомара в 1619 г. и фразой «Эта монархия опускается все ниже» из «Сообщений» Херонимо де Баррионуэво[169]. Попыткой найти ответ на вызовы времени и предложить рецепты для лечения болезней, которые терзали страну, было направление общественной мысли, именовавшееся арбитризмом[170]. Арбитристы считали, что Испания больна: колоссальный государственный долг; приток иностранных товаров, ударивший по производственной сфере; крестьянство, переобремененное налогами и чудовищно быстро нищавшее; сокращение численности населения — все это вызывало тревогу. Чтобы исправить положение, арбитристы предлагали свои средства, от абсурдных до очень толковых: сократить государственный долг и государственные расходы, уменьшить налоговое бремя, поощрять демографический рост, вводить технологические усовершенствования и стимулировать производство…

Идет ли речь об упадке Испании или же Кастилии? Главную тяжесть имперской политики всегда несла на себе Кастилия. Остальным королевствам и сеньориям, защищенным своими фуэро, более-менее удавалось держаться в стороне от идеологических и военных конфликтов. Такова причина деградации Кастилии после смерти Филиппа II. Непрекращавшиеся войны и постоянно растущие налоги исчерпали возможности страны. Череда эпидемий чумы и других болезней разрушила демографическое равновесие; остановился рост производства. При этом истощена оказалась Кастилия, в то время как периферийные области в целом держались на плаву. Кастилия перестала быть экономическим центром и источником людских резервов, каковыми она являлась с середины XV в. Так что в XVII в. в упадок приходили прежде всего Кастилия и те ценности, с которыми она отождествлялась.

Испания являлась не единственной страной, столкнувшейся в XVII в. с огромными трудностями. В середине столетия по всей Европе происходят масштабные эпидемии, вместе с которыми приходит голод, увеличиваются государственные расходы, вызванные войнами и чрезмерной роскошью королевских дворов; непомерно растут налоги и государственный долг; наблюдается упадок производства и торговли. Положение Испании в данном случае — лишь одно из проявлений «всеобщего кризиса XVII века». И даже в этом контексте не стоит преувеличивать масштабы ее упадка; собственно говоря, это не был настоящий упадок, а скорее некое нарушение равновесия. Демографический и экономический спад не был единообразным: так, Кантабрия частично избежала провала благодаря широкому внедрению кукурузы, хотя из-за роста численности населения это не привело к повышению уровня жизни. Спад в XVII в. наблюдался именно в центральной части Пиренейского полуострова, являвшейся по крайней мере с середины XV в. основой королевства: это земли между Бургосом и Толедо, плотно заселенные, достаточно урбанизированные и отличавшиеся динамизмом развития… В эпоху «младших Габсбургов» на этих территориях все более сокращается население, особенно в городах Старой Кастилии и Эстремадуры. Периферийные районы, напротив, не только не приходят в упадок, но там начинает прослеживаться заметная тенденция к росту. Это — Кантабрия, Каталония, Валенсия (и в целом средиземноморское побережье), Андалусия…

Упадок развивался постепенно. Сначала рухнули экономика и денежное обращение, причем на порчу монеты повлияли и регулярные махинации властей. В 1640 г. в результате восстаний в Португалии и Каталонии, а также мятежей в Андалусии распалось хрупкое единство стран Пиренейского полуострова, которого ранее удалось достичь (хотя скорее теоретически) Испанской монархии. Поражение при Рокруа в 1643 г. ознаменовало конец эпохи военного превосходства Испании в Европе, начавшейся во времена Великого капитана. Вестфальский мир 1648 г. обозначил окончательный крах идеологии, на которой была основана политика Испании начиная с правления Карла V; устанавливаются основы нового европейского равновесия, и в нем Испании отведена уже второстепенная роль. История самой династии, символизировавшей эту череду бедствий, заканчивается грубым фарсом: европейские державы маневрируют в ожидании удобного момента, чтобы поделить между собой испанские владения.

Как бы то ни было, в XVII в. кризис в Испании имел место, и кризис тяжелейший, особенно в том, что касалось экономики и денежного обращения. Чтобы покрывать растущие расходы, казне пришлось в огромных количествах чеканить монету из вельона (веллона), которая использовалась главным образом на внутреннем рынке. Сначала стали понижать долю серебра в монете, увеличивая долю меди (так называемая «кальдерилья»); затем в 1599 г. было принято решение о чеканке вельона из одной лишь меди, но и его в 1603 г. вернули на монетные дворы, чтобы перечеканить, удвоив номинал. В 1617 г. эта чеканка возобновилась и окончательно прекратилась только в 1626 г., когда Кастилию уже наводнила обесцененная монета. Подсчитано, что в Кастилии приблизительно в 1640 г. медные деньги составляли 92 % всех монет, которые находились в обращении; в 1660–1680 гг. их будет чуть меньше 95 %. Инфляция такого масштаба неизбежно должна была иметь драматические последствия для экономики. Необходимую реформу осуществили в правление Карла II, всего лишь за 20 лет до