факт – проще простого, благодаря легким насечкам, сделанным на некоторых буквах нашей преданной Режиной. Что, не ожидал такого, дружище?

Лицо Стефена исказилось до неузнаваемости. Проглотив ком в горле, он выдавил из себя:

– На улице Асса я к ножу даже не прикасался!

– Попробуйте доказать это судье, – заметил незнакомец, снова переходя на «вы», – когда он снимет ваши отпечатки пальцев!

– Я этот нож не трогал! – пробормотал Стефен, едва сдерживая рыдания. – Это вы с помощью специально сделанной перчатки…

– Я знаю наверняка лишь одно: ваши отпечатки пальцев – это отпечатки пальцев Вассёра! К тому же они подтвердят вашу вину и другим образом – доказав, что преступление было совершено новичком, который не подумал о том, чтобы надеть перчатки или же исколоть себе подушечки пальцев иглой, чтобы не оставлять разоблачающих следов! Отпечатки! Никто вам не поверит, если вы заявите, что они не ваши!

Вы были слишком уж заинтересованы в этой смерти.

Вас обвинят в том, что вы решили злоупотребить общественным легковерием, свалив свое преступление на дух какого-нибудь мертвеца. Или же вас обвинят в том, что вы хотели скомпрометировать медиумов, заколов отца во время сеанса и при этом выставив напоказ чисто спиритические «обманки». Вас обвинят в том, что вы научились всем этим трюкам от мсье де Крошана, которого вы вдруг попросили приобщить вас к оккультизму. Вас обвинят в том, что вы убили мсье де Крошана, чтобы избавиться от стесняющего вас свидетеля…

– Но почему тогда вы не подложили неопровержимых улик, чтобы меня обвинили в убийстве шевалье?

– Потому, что не хотел, чтобы вас арестовали до убийства вашего отца. Иными словами, потому, что хотел иметь возможность переговорить с вами разок, как только вы получите наследство. Понимаете?.. Впрочем, будьте спокойны: в убийстве мсье де Крошана вы скомпрометированы как подстрекатель. Нами сфабрикованы очаровательные письма, отпечатанные опять же на вашей машинке, письма, которые доказывают вашу вину, ибо в них сказано, что это вы заплатили убийце шевалье.

Итак, вы принесете мне ту небольшую сумму, о которой шла речь, верно? Если да, ку-ку! Я исчезаю. Если нет, я вас сдаю. Как видите, все очень просто.

– Но это же откровенный шантаж! – пробормотал Стефен, совершенно ошеломленный.

– Шантаж? Вовсе нет! И все это, милейший, я сделал – или мы сделали – лишь для того, чтобы заручиться гарантиями, что ваш долг передо мной будет покрыт. Передавая мне миллион, вы не покупаете мое молчание – вы выплачиваете долг. Есть нечто такое, чем вы мне обязаны.

– И что же это?..

– Ваши руки!

– Мои руки? И я вам…

– Ваши руки – это мои руки.

Произнеся эти слова, незнакомец вытащил руки из карманов. Зубами снял синие шерстяные перчатки, их покрывавшие. То были металлические, шарнирные руки – удручающие ортопедические механизмы.

– Я – Вассёр, – сказал он. – Вот, взгляните еще и на это.

И неловким жестом искусственных рук он приспустил шейный платок, показав Стефену ужасный шрам, тянувшийся через всю шею мерзким колье.

То была неожиданная развязка – ужасающая, невероятная, достойная какого-нибудь кошмара и бреда!

Стефен едва слышал, что говорит ему незнакомец; ему казалось, что их разделяет толстая стена.

– Я отпустил бороду, чтобы меня не узнали, так как Вассёр должен для всех оставаться мертвым. Вассёр – несчастный человек, вынужденный жить в тени. Вассёр больше не может зарабатывать себе на жизнь, поэтому он просит вас заплатить ему за руки, от которых он отказался ради вашего хорошего самочувствия… Миллион за пару!

Миллион – это цена, которую вы требовали за ваши прежние руки; это сумма страховки, которую вы получили бы… Разумеется, мои не способны их заменить, черт возьми, – это ведь не руки виртуоза! Но это руки здоровяка, и теперь у меня их нет! На мой взгляд, я имею право на компенсацию. Поверьте, я бы запросил и меньше миллиона за то, что мне пришлось расстаться с руками, если бы со мной это обсудили, а не отрезали их, пока я не мог ни двигаться, ни говорить!.. О! Я не держу зла на Серраля. Он-то ведь полагал, что я умер…

Губы Стефена бесшумно шевелились.

– Да, в самом деле: Вассёр! – подтвердил проницательный призрак.

И он с печалью посмотрел на руки Стефена, казалось напомнившие ему о прошлой жизни…

– У профессора Серраля, – продолжил он, – был чрезвычайно сообразительный ассистент; именно ему впоследствии пришла в голову мысль о кошмарах, ножах и всей этой затее, развязку которой вы сейчас наблюдаете. Он стал моим товарищем еще до того, как посвятил меня в свои планы, еще до того, как узнал, что я выживу. Он – стреляный воробей.

Увидев мои всё еще трепещущие тело и голову, он тут же решил попытаться их «склеить».

Мои останки принадлежали профессору, который охотно согласился отдать их ему – якобы для препарирования. Как только мои руки были отрезаны, мой дружбан перенес «меня» в закрытую операционную и приступил к работе с двумя товарищами-энтузиастами, рисковыми и неболтливыми.

У них все получилось. О! Речь не идет о палингенезии[98]: я никакой не воскресший. Это просто доказывает, что смерть еще не начала свой процесс разложения и мои ткани всё еще жили. Это была обычная трансплантация, только и всего!..

Но если бы вы знали, какие страдания мне довелось пережить!.. Если бы вы знали, сколь ужасными были все эти ощущения медленного возвращения к жизни, боль физическая и боль моральная, жуткое воспоминание о том, что я был обезглавлен… Ах, мсье Орлак, вы бы сжалились надо мною! Вы бы поняли, что в тот момент я вполне искупил всю свою вину прошлую и будущую… И если бы вы знали, сколь глубоким было мое отчаяние, когда я обнаружил, что лишился рук, вы бы отдали мне не один миллион, а два!

Вассёр смотрел на руки Орлака, а Орлак смотрел на железные руки, которыми Вассёр, в порыве мрачного веселья, помахивал, словно Гиньоль и Гиньоле[99]. Посреди торнадо, закружившего мысли Стефена, его мозг все же сумел провести параллель. Он поднял на своего собеседника испуганные глаза.

– Стало быть, мсье де Крошана… – пробормотал он.

– Действительно, – признал Вассёр с деланой беспечностью. – Его задушил я. Этот ваш «шевалье» становился назойливым; он ждал лишь подтверждения Серраля, чтобы сообщить о наших безобидных происках в полицию, а профессор, конечно же, дал бы ему это подтверждение… И потом, это облегчило второе преступление…

– Облегчило… кому? Кому?

Вассёр окинул Стефена презрительным взглядом.

– Дело сделано, и сделано превосходно, – процедил он сквозь зубы. Затем, уже в полный голос, добавил: – Полноте! Вас же устроит, если мы встретимся послезавтра,