там все в цвете! Это еще не запущено в широкое производство да и стоит недешево, но мы не считались ни с какими расходами, что доказывает уже хотя бы факт найма подходящих актеров, артистов искусных и вместе с тем не слишком любопытных, которым неинтересно было знать, для чего предназначены фильмы с их участием.

– Но как же экран? Там не было никакого экрана! Никакой шторы!..

– Молодой человек, вы забываете уроки ваших преподавателей, и в частности курс физики, и в частности курс оптики, и в частности курс диоптрики, и в частности курс реальных изображений. Тот, кто умеет этим пользоваться, уже за счет только одной игры кривых зеркал и линз способен спроецировать в пространство – точно таким же образом, как и на нечто твердое, – какую-нибудь картинку, неподвижную или движущуюся. Порой этому находится весьма изящное и поразительное применение; я помню, среди прочих, живую танцовщицу, которая представала в уменьшенном виде… Мы же воспользовались кинематографом. Что вы хотите! Одни умеют пользоваться граммофоном, другие – кинематографом…

Пристыженный, Стефен закрыл глаза и глухо пробормотал:

– Зачем вы сейчас раскрываете передо мной ваши трюки?

– Затем, милейший, что искомый эффект уже получен! Затем, что цель уже достигнута! Да глотните вы водки, черт побери! Вам же станет плохо, если вы постоянно – вот как сейчас – будете меняться в цвете! Настоящий хамелеон, честное слово! Да, теперь я уже могу открыть вам секрет – и я это делаю, так как желаю показать вам, что я вовсе не обманщик; что я не шантажирую вас тайнами, о которых случайно узнал, и что я не намерен собирать посеянное другими. Прямота прежде всего! Слушайте, я могу даже сказать вам, где вы нашли ножи, помеченные знаком «X», эти окровавленные финки: первый – в двери вашей спальни в Нёйи, накануне первого кошмара; второй – в двери вашей квартиры по улице Гинемера; третий…

– Довольно! Довольно!.. Я вам верю…

– К сожалению, продолжать показывать «кошмары» на улице Гинемера в какой-то момент стало невозможно… Тогда мы увеличили количество тех милых записочек, которые вы находили практически повсюду, даже на вашем дирижерском пюпитре, – записочки, неизменно вызывавшие у вас приступы страха! Ха-ха, мсье, ваши руки хотели убивать, ваши пальцы хотели крови, ваши десять пальцев, все десять! Десять хотят крови. Исполняйте. Бедная мадам Орлак, вероятно, устала искать, что бы это значило…

– Моя жена?

– Ха! – продолжал незнакомец, не поведя и бровью. – Теперь вы запирались в комнате рук уже не только для того, чтобы продолжать курс лечения и упражняться! Уже не только для того, чтобы рассматривать милый вашему сердцу скелет ваших прежних рук, прибегать к хиромантии, рассматривая линии на новых ладонях, маркировать перчатки цифрой «семь» или же изучать анатомию пальцев!

Вы уединялись там еще и затем, чтобы читать труды по криминологии, а также, и прежде всего, – чтобы во всех подробностях ознакомиться с историей этого Вассёра, который стал частью вас самих и чьи руки, как вы полагали, меняли вашу натуру подобно двум каплям чернил, которые, попав в воду, окрашивают ее всю!

Вы купили все газеты за семнадцатое и восемнадцатое декабря – за день, предшествовавший казни Вассёра, и за день непосредственно казни. Они рассказали вам о его жизни, преступлениях, смерти. И в своем уединении вы перечитывали их снова и снова! Прочтя про крестообразные удары кинжалом, которыми Вассёр подписывал свои преступления, вы поняли, что означает знак «X» на ножах… Вы полагали, что узнаёте в некоторых своих жестах старые привычки, сохраненные вашими руками… А затем, в один из дней, вы пожелали выяснить, умеют ли они все еще метать ножи в двери, как они, если верить газетным статьям, это делали в шутку во времена Вассёра.

И оказалось, что они все еще умеют! Все еще помнят! Что могло быть для нас лучше? Они не умели играть на рояле, но искусно обращались с ножом!

Тут уже вы решили, что вам – конец. Ибо ваши руки – кисти ваших рук – властвовали над вами. То, что было в них от бандита и убийцы, подчинило себе вашу душу, поднявшись по рукам. Я ведь прав, милейший?.. Или вам напомнить про банду «инфракрасных» и все, что с ней связано? Это было не так уж и плохо – для начала!

Стефен пребывал в таком смятении, что на него было больно смотреть. Он поспешно пробормотал, словно пытаясь избежать пытки, которую сулила грозная обвинительная речь:

– Выходит, вы следовали за мной шаг за шагом – вы, которого я никогда не видел?.. Стало быть, вы были повсюду?

– Ваша служанка Режина Жюбес – моя подруга. Это ей вы обязаны всеми теми записками, которые находили дома, и тремя ножами с бульвара Монпарнас. Я же обязан ей всей той информацией, которую она добывала, обыскивая квартиру, искусно распечатывая письма и выслушивая откровения вашей жены. Что касается мадам Орлак, то она обязана Режине портретом Спектрофелеса, заменившим в рамке фотографию мамаши Моне…

– Что? Каким еще портретом?..

– Это уж вы спро́сите у мадам Орлак. Нужно же оставить вам несколько сюрпризов!.. Но как видите, я знаю вашу жизнь даже лучше, чем вы сами! Согласитесь, неплохо я устроил вашу погибель!

– Мою погибель?.. То есть… вы намекаете… что это я убил моего отца?

Незнакомец холодно произнес, буравя Стефена беспощадным, гипнотизирующим взглядом:

– Бывают моменты, когда вы и сами не слишком-то уверены в обратном… Так или иначе, мне не составило бы труда донести на вас и доказать в суде, что вы виновны в отцеубийстве. Спокойнее! Спокойнее! Мы здесь не одни. Возьмите себя в руки… Стефен, дружище, – продолжил он, переходя на «ты», – консьержка видела, как ты выходил из дому в вечер убийства, причем это было накануне того дня, когда истекал срок платежа, внести который ты не мог, в результате чего попал бы в неловкое положение. У тебя был озабоченный, рассеянный вид. Между выходом из дому и прибытием в комиссариат у тебя была масса времени для того, чтобы провернуть свое грязное дельце на улице Асса. Отпечатки твоих пальцев найдены на предметах мебели и рукоятке ножа. Этот нож подобен тем, которые ты прячешь дома и которые будут обнаружены при обыске. (Впрочем, если понадобится, Режина присягнет, что их видела не только она, но и твоя жена… Она много чего может сказать, моя Режина!)

Все это, как ты знаешь, правда! Но чего ты еще не знаешь, так это того, что телеграмма, адресованная Крепенам, и открытка, отправленная по пневматической почте твоему отцу, были отпечатаны на твоей собственной пишущей машинке, и установить сей