цвета. Если прилетит, то напоить и накормить, но только хорошо, как себя. Он не простая птица, а представитель…- я многозначительно возвел глаза к потолку: — ну ты понял.

— Да ладно⁈ — поразился хозяин дома, тыча пальцем в потолок: — да неужто?

— Точно тебе говорю, и меня он сегодня сильно выручил, так что — максимум уважения мудрой птице проявите, по возможности. И, с утра, пригласи, пожалуйста, сюда своих товарищей, обоих. Скажи, что поговорить хочу с ними.

— Будет сделано…- Евдоким попытался вскочить, но я его удержал: — Все. я спать, устал сегодня очень. Мне в той-же комнате можно улечься, или что-то поменялось?

Глава 21

Глава двадцать первая.

Встреча с личным составом городской полиции, оставшимся на своем посту я начал с мажорной ноты, объявив всем троим о присвоении им следующего звания, какого бы у них не было, благо. Я в них не особо разбирался, выдав задание Суслову Евдокиму Макаровичу оформить все княжеским указом и подать мне на подпись, а также, с легким намеком на карьерные перспективы, посему, когда мы, тем же составом, встретились следующим утром, чтобы идти на опасное задание, полицейские, нет –нет, да улыбались, периодически кося глазом на новенькие лычки на погонах.

За час до полудня защитники твердыни заметили на краю площади невнятное шевеление. Поднятый по тревоге личный состав, собравшись на башнях, увидел, как у крайнего дома на землю была установлена лебедка, возле которой был закреплен флаг медицинской службы — красный крест на белом полотнище, после чего молодой человек, с закрепленным на спине, небольшим флажком наследника престола княжества Булатовых (оказывается, что был и такой, о чем мне вчера поведал все тот-же Суслов, а бывшие арестантки до вечера кололи руки иглами, срочно вышивая данный геральдический символ).

И вот, под прицелом десятков глаз, в том числе, и гражданских, усеявших крепостной вал, этот молодой человек, одетый в форму чиновника таможенной службы империи и маленьким штандартом наследника местных владык за спиной, размотав конец троса, тянущегося от лебедки, цепляет гниющий и смердящий лошадиный труп, после чего взмахом руки, дает команду на эвакуацию источника зловония и болезней с площади.

Зачем я это делаю? А мне нужны были свидетели, тем более, с обеих сторон, что я пришел на площадь с самыми мирными и гуманными намерениями — утилизировать источники болезней и запахов, а меня…

А что будет со мной, я сейчас и узнаю. На ближайшей ко мне башне, как раз, появился мой средний братец, да не один, а в сопровождении десятка солидных господ, в том числе, судя по серебристым эполетам, и старших офицеров и уже несколько подзорных труб наведено на меня.

Стрелять в меня начали, когда я, содрогаясь от отвращения, обматывал веревку вокруг раздутого тела второго несчастного животного. Магический щит включился, как только я увидел дымки между кирпичными зубцами башни, и несколько пуль, с утробным чавканьем, ушли в рикошет. Я сразу же бросил веревку и побежал, но не в сторону домов, окружающих площадь, а забирая вправо, сбивая прицел стрелкам и артиллеристам, одновременно достав из кармана брюк и запалив самодельную дымовую шашку, которую я слепил из подручных материалов вчера днем. Если бы владел магией ветра, то закрутил бы на площади многочисленные пыльные вихри, что мгновенно скрыли бы мою фигуру от стрелков, но пока приходиться изображать мишень «Бегущий кабан», надеясь, что вонючий дым из самодельной шашки разгорится побы…

Все-таки хорошие у братца в башнях артиллеристы, даже жаль таких… Вот я бегу, а, через мгновение, лечу кувырком под грохот выстрела крепостной пушки и, со всего маху, плюхаюсь на жесткую, как ржаной сухарь, глину рыночной площади, да так, что дух из меня выбивает полностью. Последнее, что я вижу — высокое небо Аустерлица, парящего в нем черного ворона и чувство боли от, сжигающего руку, трофейного лечебного браслета.

Осознал я себя только ночью, когда кто-то приподнял мою голову и влил в потрескавшуюся от жажды глотку холодной воды. Я пытался прошептать, что очень хочу еще, но не смог произнести ни звука, а потом сознание погасло.

— Очнулся, ваша милость? — надо мной склонилось усатое лицо Суслова.

— Пи…пить…- прохрипел я.

— Да куда же в вас столько помещается? За ночь, почитай, полбочки в вас влили…

— Пить…

— Ну что-же с вас взять…- мою голову приподняли и в глотку потекла холодная, чудеснейшая, самая вкусная вода.

— Где я? — я попытался повернуть голову, чтобы оглядеться, но, в голове помутилось, и мне пришлось ждать несколько минут, пока головокружение не ушло.

— В саду, на столе лежите… Прощение просим. — потупился Евдоким: — Но вы, ваша светлость должны понять, что не из непочтительности…

Оказывается, что, после того, как меня накрыло краем картечного артиллерийского выстрела, магическая защита моя накрылась медным тазом, а в довершении всего, княжеские стрелки начали расстреливать мое распростертое тело из винтовок. Бравые полицейские, сорвав со столба в ближайшем дворе, половинку ворот, под огнем, бросились ко мне, и прикрываясь воротами, сумели вытащить меня с площади, благо, к тому времени, моя самодельная дымовая шашка достаточно разгорелась и сумела скрыть команду спасателей, с их нелепой защитой, от взглядов стрелков.

На этой половинке ворот меня и приволокли во двор Суслова, собираясь меня похоронить, но, видя, что я еще жив, решили с этим печальным делом немного погодить.

Примерно через час многочисленные раны на моем теле перестали кровоточить, а я смог издать членораздельный хрип «Пить». С того времени, весь вечер и всю ночь люди по очереди вливали в меня воду, заодно меняя под столом, в котором пришлось сделать дыру, ведра, которые я, с огромной скоростью наполнял зловонной, похожей на гной, жидкостью, изливаемой из меня, так сказать, естественным путем.

Я с трудом, но поднес к глазам лечебный браслет. Благородное золото на нем покрылось темной патиной, как будто его долго держали над дымящимся костром, один из камней треснул, а остальные практически не светились магической силой, зато боли я не чувствовал, а вместо страшных ран на моем теле, тут и там, виднелись пятна молодой, розовой кожи. Камни на кольцах тоже потухли, утратив свое магическое свечение и…

— Евдоким, скорее отведи меня в уборную… — я попытался встать со стола, на котором лежал среди кустов, голый, лишь покрытый какой-то ветхой простынёю, но получалось пока плохо.

Полицейский попытался убедить меня, что лучше не вставать, но я заставил его