– Подумать надо… – такого вопроса богатырь уж точно не ожидал. – Мы только и делаем, что нечисти вредим да тем, кто с Тьмой спутался.

– Здесь не Тьма, – уверенно сказала волшебница. – Тут другие напасти в колтун сбились. Нет, не возьмусь я, Охотник, не проси.

– Да что ж такое… – начал Алеша и вдруг понял, что главного-то Мирава про них не знает. – А меня, меня врачевать взялась бы?

Ответа пришлось дожидаться долго: сдвинув брови, отшельница сосредоточенно смотрела на китежанина, точно мерку снимала.

– Взялась бы, – наконец решила она. – Если б ты всерьез захотел. Так захотел, что удача дороже жизни стала бы.

– Так исцели Буланко! Мы с ним два сапога пара, только он о четырех ногах.

– Погоди, значит… – начала Мирава, но договорить ей Алеша не дал.

– Буланко – дивоконь богатырский. Он всё понимает, только говорить, как люди, не может, я-то его слышу, другие – нет. Объясни ему, что станешь делать, как мне бы объясняла, пусть решает.

– Дивоконь богатырский? – васильковые глаза широко распахнулись. – Слыхала про таких, да не видала. А ты тогда что же, богатырем выходишь? Теперь понятно, чего сам не взялся. Я-то думала, все Охотники – чародеи…

– Так и есть, – скривился Алеша, – один я богатырь.

– А по виду не скажешь, – с язвинкой усмехнулась чародейка. – На первый взгляд – просто высокий, быстрый да… приставучий, как банный лист.

– Спорить не буду. – Не до споров тут! – Хоть горшком обзови, только возьмись.

Чародейка задумчиво погладила пальцем голову куколки и наконец кивнула:

– Что ж, тебя бы я вылечить точно сумела. Вы, богатыри, с Матушкой-землей связаны, из нее силы набираетесь, тебе она бы и помогла… А раз так, то и коню богатырскому помочь должна. Только б головы он от боли не потерял.

* * *

«Выдержу. Все выдержу! – для убедительности Буланыш, будто перед боем, топнул ногой. – Только ты не уходи, рядом будь».

– Куда я денусь? – с нарочитой лихостью хмыкнул Алеша, исподтишка наблюдая за чародейкой.

Мирава обходилась без скарба, на который так охочи не слишком сильные волшебники, – с чем вышла из башни, с тем и осталась, только косу за спину отбросила.

– Уложи коня на бок, – велела чародейка, сплетая и расплетая пальцы. Извлеченная из своего кисета куколка пристроилась на плече хозяйки странным алым цветком. – Сам рядом садись. Так, чтоб не зашиб он тебя ненароком.

Огрызаться богатырь не стал, просто опустился на траву рядом с дрожащим от возбуждения Буланышем.

«Что она делает?»

– Руками машет. Так надо.

«А ЭТО, оно с ней?»

– С ней. Говорю же, так надо.

«Я передумал, уходи. Не хочу, чтоб ЭТО тебя трогало».

– Будь другом, успокойся.

Буланко лежал, Алеша сидел рядом, положив руку на вздымающийся словно после хорошей скачки бок, а вокруг странным медным огнем горела и не сгорала сухая трава. Ни дыма, ни жара не ощущалось, просто исчезло все, кроме мечущегося темно-рыжего пожара. Это было красиво, но любоваться мешала тяжесть в затылке и невидимый обруч, словно бы сдавивший виски. Больше не происходило ничего, а наколки молчали. Еще бы, ведь самому Алеше не грозило ничего!

– Буланко, – потребовал богатырь, – не молчи! Говори, что с тобой.

«Змеи… – отмалчиваться Буланыш не стал. – Змеи! Много! Меня укусила… Серая, с раздутой шеей. Больно. Душно… Терплю, видеть хочу».

– Ты уж постарайся, – попросил Охотник и тотчас увидел чешуйчатые гибкие тела и почти почувствовал их касание. Буланыш и прежде делился ощущениями, которые не мог передать словами, сейчас это было особенно сильно.

Змея обвила сапог, змея проползла по руке, змея прикоснулась к шее. Буланко рванулся подняться, богатырь навалился всем телом, не позволяя этого сделать. Бесплотный огонь поседел, став серебряным. Конь вновь дернулся встать, его шкура взмокла, жила на шее билась, как безумная. Теперь он словно бы по брюхо в снегу пробивался сквозь сугробы, пытаясь уйти от волков, а вокруг бушевал буран, нет, песчаная буря. Раскаленный песок давил своей тяжестью, заживо хоронил, слепил, не давая ни видеть, ни дышать. Перейти эти пески невозможно, невозможно, невозможно…

«Все, не могу больше. Все!»

– Можешь! – рыкнул Охотник. – Вперед!

Снег и вдруг сразу песок? Почему? Уж не потому ли, что серебро бесплотного огня сменилось золотом. Змеи, холод, жар… Медь, серебро, золото… Оно должно быть последним!

– Буланко, немного осталось! Терпи. Слышишь?!

«Слышу… Терплю».

Они вечно идут друг за другом, три царства, медное, серебряное, золотое, три леса, три реки, три горы, и в конце или беда, или радость. Алеша надеялся, а что ему еще оставалось? Только не отнимать рук от взмыленной шкуры.

Они выдержали. Оба. Лесная трава отпылала червонным золотом и погасла, напоследок расплакавшись вечерней росой.

– Поднимайтесь, – велел из сгустившихся сумерек женский голос. – Что смогла, я сделала, а вот вышло ли, поймем, когда солнце встанет.

«Ждать… Опять ждать?»

– Ерунда, ночь как-нибудь скоротаем.

Поднимался Буланко тяжело, ноги жеребца дрожали и разъезжались, а глаза прикрывало что-то вроде туманной повязки. Неужели все было зря?

Подошла Мирава, протянула руку, кончиками пальцев коснувшись конской шеи. Буланко шумно вздохнул и опустил голову.

– Пусть спит, – негромко сказала волшебница, – утро вечера мудренее. Пошли, гостем будешь, заодно расскажешь и что вы натворили, и как меня нашел. А за коня не бойся, Благуша за ним приглядит, да и тихо у меня. Волки не заходят, люди – не находят.

* * *

Великой чародейкой Веселина себя не считала, бывают куда искусней. Силой молодую волшебницу судьба не обделила, но возиться со сложными заклятьями и творить волшебные инструменты ей было скучно. Зачем выкаблучиваться, когда все уже придумано: бери да работай, при необходимости что-то подправишь, поднажмешь – и порядок. Да и советчица-куколка, память мамина, всегда рядом – и подскажет, и поможет, пусть и все жилы при этом вымотает. Так она их и без дела мотает, а тут хотя бы с пользой.

До сегодняшнего дня промашек хозяйка башни почти не знала, а если что-то вдруг не выходило, злилась недолго. За невозможное она не бралась, а с остальным худо-бедно справлялась. Сглаз вольный и невольный Веселина снимала легко, нечисть домашнюю гоняла без труда, лечить тоже доводилось, но сейчас уверенности в успехе не было. Конь и впрямь терпел, как не всякий воин сможет, и вытерпел, но человеком он все же не был. А она не была целительницей в полном смысле этого слова.

– Хоть теперь скажи, – Охотник Алеша отодвинул нетронутый кубок с медовухой, – что в уплату возьмешь?

– Рано цену называть, – чародейка для вида отщипнула пару виноградин. На столе остывали и