с этой минуты все события вечера слились для меня в нечто несвязное, как разрозненные картинки калейдоскопа, что не желают собираться в общую картину. Дорога в жандармский участок в подавленном молчании, опрос свидетелей происшествия, показавшийся мне бесконечным, дорога в госпиталь, где сейчас в изолированной палате находилась Латиара, постоянное обсуждение вечера по миллиону раз, словно что-то могло изменить свершившееся. Мне было бесконечно жаль Латиару, лежавшую прикованной к больничной кровати, и магистра Лийсаррана, который выглядел потерянным для всего и всех. Его рана почти зажила, остался лишь едва заметный след, который скоро исчезнет, но он, по всей видимости, не помнил уже об этой ране, мысленно находясь со своей нитар. Я смотрел на это и ужасался от одной лишь мысли, сколь хрупким может быть счастье. Только в повседневной жизни мы об этом забываем. И я с того самого рокового октября как будто забыл, но жизнь поспешила мне напомнить.

Даже представить себя на месте лорда Лийсаррана было больно. Наконец обрести долгожданное счастье и, не успев им насладиться, стоять и смотреть в маленькое смотровое окошко в двери, как та, что стала всего дороже, зависла между жизнью и смертью. Находиться сейчас в госпитале у палаты Латиары было бессмысленно, и мы, наконец, поехали по домам. Мы с Марьяной остались у Лиаль и Джордано, и первым делом, по приезде к ним, пришлось снова вспоминать детали этого вечера, обернувшегося кошмаром. Весть о случившемся пока не успела облететь всю столицу, но чета Маджио еще до нашего приезда получила письмо от сына. Я ощущал дикую усталость и какое-то опустошение, и где-то внутри еще слабо тлела надежда на то, что Латиара придет в себя и сможет победить неизвестный нам недуг.

Лиаль предложила нам с Марьяной поесть, но мы отказались, пребывая под тяжелым впечатлением от вечера. Однако чай выпить согласились, и пока сидели за кофейным столиком перед камином в гостиной, я в задумчивости не сводил глаз со своей нитар. А можно ли вообще вдоволь насладиться счастьем? Ведь даже жажду воды мы не можем утолить раз и навсегда. Разве смогу я когда-то ощутить, что вот теперь мне хватает Марьяны? Нет. Думаю, что мне ее всегда будет мало. И через сотни лет я все так же хочу вдыхать аромат розовых лепестков от ее ярких волос и нежной молочной кожи, слушать ее размеренное дыхание и тихий голос. Спать не хотелось, но усталость давала о себе знать, и последние часы до рассвета мы провели вдвоем все там же в гостиной около камина, завернувшись в плед. Я снова подумал о том, что вот он – мой идеальный вечер.

Несмотря на то что состояние Латиары вызывало тревогу, я не мог перестать думать о нас с Мари. Оказаться на месте Иденхарда я не пожелал бы и врагу. Подумав об этом, крепче сжал руку Марьяны, переплел наши пальцы и, поднеся к губам, коснулся нежной кожи ее запястья.

– Ты мне очень дорога. И я хочу всегда держать твою руку, – шепнул ей, и ее губы тронула улыбка.

Марьяна коснулась пальцами моей щеки.

– Мне так хорошо с тобой, – тихо промолвила она, и меня до краев затопила нежность.

Я потянулся к ней, желая получить долгий поцелуй, но нас прервал звонок кристаллофона. Звонила Эмилия. В сердце вновь всколыхнулось дурное предчувствие. Марьяна приняла сигнал.

– Мари… – голос Эми дрогнул. – Мне позвонил Мариус из госпиталя. Латиары больше нет. Она только что умерла.

* * *

Марьяна

Тяжелый гулкий звук траурных колоколов растекался по округе. Бом-бом-бом…

Для торжественных служб в храме Луны и Солнца пели колокола звонкие, как первая капель, переливчатые. А этот, расположенный в небольшой часовне у кладбища, монотонный и глухой, забирался под кожу, проникая до мозга костей, до дна души.

Бом! И по моей щеке в который раз катится слеза.

Бом! Тяжелый сладковато-землистый запах благовоний для заупокойных служб раздражает обоняние и угнетает.

Бом! Делайл, шедший в похоронной процессии позади меня с Эриком и Мариусом, погладил меня по плечу, стараясь ободрить.

Бом! Я сжала локоть Герды и судорожно вздохнула.

Бом! Рука Эмилии, державшая мой локоть с другой стороны, дрогнула.

Вечернее небо наливалось кровью багрового заката. Верный предвестник того, что скоро испортится погода. Ноябрь в Южной империи традиционно был месяцем дождей, и сейчас багряное небо словно напоминало об этом. Успеть бы похоронить Латиару до того, как хлынет дождь. Тяжелым ударам колокола вторил маленький глухой в руках верховного жреца, идущего впереди похоронной колонны.

По бокам от него шли ученики с лампадками на длинной веревке, источавшими густой дым, что стелился по дороге.

– Маленький колокол служит для души путеводителем, и она идет на его звук, – пояснил тихонько Мариус для Эмилии. – А дым от цветов – это дорога для души.

– Если наши души уходят в Небесный мир, то зачем душе покойного идти на кладбище? – недоуменно спросила Эмилия.

– Чтобы проститься со своим нынешним воплощением и отправиться на перерождение, – тихонько пояснила ей Герда.

Похороны – редкое явление для Эсфира. И поэтому, когда оно все-таки случалось, весь город погружался в траур. Смерть Латиары была овеяна ореолом страха, тревожной неизвестностью и ожиданием. Никто не понимал, отчего она умерла, ведь даже обследование, проведенное в госпитале под неусыпным контролем Мариуса, не дало никаких ответов. Появилось лишь больше вопросов. В крови девушки был обнаружен неизвестный микроорганизм, замешенный на магии, что-то вроде вируса, но совершенно неизвестного науке Эсфира. А это значит, что недуг ее поразил непростой, и причина болезни, которая привела Латиару к безумству и смерти, оставалась по-прежнему неизвестной. Хуже всего, что к вечеру того же дня, когда Латиары не стало, профессор Мариланни и магистр Лийсарран, еще находясь в больнице, почувствовали себя плохо. К тому времени они восстановились от ран, полученных от укусов Латиары, но Мариус, подозревая неладное, оставил их в госпитале под наблюдением. И не зря. Это и спасло город от новых укушенных жертв.

Все началось с головокружения и слабости, затем спутанность сознания, потеря ориентации в пространстве, боязнь яркого света и громких звуков. Больные никого не узнавали и ничего не могли о себе сказать, находясь в бреду. Лечение не помогало. И сегодня, в день похорон, мы не раз слышали вопрос как себя чувствуют лорд Лийсарран и леди Мариланни, да только ответ оставался по-прежнему один – все так же, без изменений. Не лучше и не хуже. Дурное предчувствие нависло над всеми, столица словно притихла в эти дни, оглушенная этими событиями. Неужели скоро улицы Альтарры вновь огласит траурный колокол?