боя. А.Я. Италийский докладывал: «Порта внутренне худо расположена к нам, но, не чувствуя себя в силах явно обнаружить образ своих мыслей, вероятно, ожидает времени, когда Бонапарт соберет значительные силы в Далмации, и тогда соединится с Францией». Вывод вытекал сам собой: ждать опасно. Лазутчики представляли занятие Дунайских княжеств чем-то вроде увеселительной прогулки: гарнизоны в Хотине, Бендерах и Измаиле слабы, а склады в этих крепостях ломятся от запасов продовольствия и фуража. Местное население русским сочувствует. Со всех сторон раздавались предупреждения: промедление если не смерти подобно, то уж точно – потере позиций на Балканах. Последним аргументом, побудившим самодержавие отбросить сомнения, явилось донесение генерала H. H. Михельсона, назначенного командующим Дунайской армией: «Замыслы французов на Молдавию и Валахию явственны, их предприимчивость и быстрота известны. Ежели мы не упредим их до берегов Дуная, то ручаться нельзя, чтобы они нас не упредили, и тогда будет трудно бороться»[341].

Александр медлил до середины октября 1806 года. В рескрипте на имя Михельсона царь подчеркивал, что не имеет никаких намерений «относительно завоевания принадлежащих Турции владений»[342], и собирается лишь восстановить с ней союз. Генерал располагал ограниченными силами, которые в последний момент были ослаблены переброской значительной их части на север, против Наполеона. Границу перешли всего 33 тысячи человек.

Порта не устрашилась вызова и 18 (30) декабря 1806 года объявила России войну. Показательно, что в числе российских грехов упоминался захват «мусульманских земель Крыма и Гюрджистана» (Грузии), что выдавало реваншистские устремления Дивана. Соответствующего царского манифеста не последовало – возможно, Александр надеялся быстро погасить конфликт. Война с российской стороны осталась необъявленной.

Вооруженные силы Порты на бумаге выглядели солидно: 260-тысячная армия, флот в 12 линейных кораблей и 6 фрегатов. Но многие паши тянули в свою сторону, 25-тысячный корпус сражался против сербов, большие силы охраняли Стамбул от возможного британского десанта. Армия Михельсона почти без сопротивления заняла крепости Хотин, Бендеры и Килия, но под Измаилом русские застряли, не решаясь на штурм.

19 февраля 1807 года эскадра английского адмирала Д. Дакуорта (6 линейных кораблей, 3 фрегата) вошла в Дарданеллы, проникла в Мраморное море, расстреляла стоявшие там турецкие корабли. Назвать эту операцию сражением не поворачивается язык: по случаю праздника Курбан-байрам почти все турецкие офицеры и матросы пребывали на берегу. В Константинополе воцарилась паника. Посол Ч. Арбетнот, прибывший на флагманском судне «Роял Джордж», предъявил туркам ультиматум с условиями, которые можно навязать разве что разгромленной стране: выслать Себастиани (что означало – порвать с Францией), возобновить союз с Англией и Россией, согласиться на пребывание российских войск в Дунайских княжествах и британского флота в Проливах.

Придя в себя, османские сановники решили, что сие означает конец империи: русские хозяйничают на ее окраинах, британцы – под стенами столицы. Душой сопротивления стал неутомимый Себастиани. По берегам воздвигались насыпи, подвозилась артиллерия – 500 пушек, ПО мортир. А британская эскадра красовалась недвижно перед султанским дворцом: полнейший штиль лишил ее возможности передвижения.

Почувствовав недоброе, посол Арбетнот заболел и слег в постель, поручив переговоры адмиралу. Капитулировать османы отказались, но тут наконец подул ветер, и незадачливая эскадра убралась из Дарданелл с немалыми повреждениями для судов от огня прибрежных батарей[343].

Вместо военной прогулки Россия получила на Балканах тяжелый фронт. Поглощенная схваткой с Наполеоном, страна могла выделить сюда ограниченные силы, с которыми не то что поход на Стамбул затевать, но и штурм горной цепи предпринимать было немыслимо. В Петербурге были готовы удовлетвориться малым. Посланный для неофициальных контактов корсиканский эмигрант, в будущем известный русский дипломат К. О. Поццо ди Борго вез с собой довольно выгодные для турок условия: восстановить мир на основе старых трактатов, в отношении Дунайских княжеств – подтвердить хатт-и-шериф 1802 года, сербов – «не предавать в жертву»[344].

Поццо прибыл в самый что ни на есть неподходящий момент. Янычары свергли с престола и убили султана Селима, его преемник Мустафа IV пребывал в страхе перед этой буйной вольницей.

Война велась Россией в защиту прежних, уже обретенных позиций в регионе, и объективно – ради расширения прав христианских народов. Но это-то и не устраивало Порту, ибо, как откровенно изъяснялся Чарторыйский в меморандуме (начало 1806 года), «нужно иметь Турцию единственно в нашем распоряжении. Надлежало стараться усилить наше влияние на сие государство, удалив всех совместников так, чтобы Порта не следовала никакой другой воле, ни другой политике, кроме нашей»[345]. Именно этого стремился избежать диван, и миссия Поццо провалилась.

Между тем тучи сгущались на главном театре войны, в Восточной Пруссии. В штабе считали, что поражения не миновать. Друзья молодости царя, члены уже бывшего Негласного комитета, советовали Александру мириться. 2 (14) июня произошло несчастное для россиян сражение под Фридландом.

Последовали тильзитские встречи двух императоров, сперва на плоту посреди Немана, затем – в более подходящей для бесед обстановке. В первый раз в своей жизни Наполеон заключал мир, не вступив на территорию неприятеля. Впервые два его гонца, посланные с предложением о перемирии, вернулись ни с чем, лишь третий принес весть о согласии царя на свидание. Россия не была сломлена, на западе страны располагалась 200-тысячная армия, у Наполеона под рукой – 100 тысяч человек. Ничего похожего на прежний опыт – разгром армии противника, преследование его войск кавалерией, диктат условий примирения в столице. А здесь – отступавшие от Фридлянда российские полки на виду у французов переправились через Неман, последняя обозная повозка прогрохотала по мосту, потом казаки сожгли все переправы на глазах у вражеских кавалеристов.

Наполеон во время переговоров не топал ногами и не бил посуду, как случалось ранее, а очаровывал царя. Александра следовало залучить в союз против Англии, что было мыслимо лишь в случае партнерства, а не подчинения. Требовалось создать хотя бы видимость равноправия. Наилучшим выходом представлялось направить российский экспансионизм в балканском направлении, а в качестве искупительной жертвы представить Османскую империю. Однако предавать так просто державу, с которой вместе совсем недавно собирались воевать против России, не годилось, тем более что в таком случае Высокая Порта могла переметнуться на сторону Англии. Статьи 21–24 Тильзитского договора предусматривали прекращение военных действий на Дунае, вывод российских войск из Молдавии и Валахии (без права их занятия турецкими), посредничество Наполеона при заключении мира между Петербургом и Стамбулом «с выгодами и достоинствами для обеих империй». Достичь невозможного – удовлетворить обе стороны – поручалось Наполеону. Зато четко и определенно в трактате обозначались приобретения Франции: к ней отходили Бока Которская (Катарро) и Ионические острова. Самой важной, с точки зрения Александра, являлась статья 8