допустить в горячке работы некоторый недосмотр), пусть нас наказывают, гремел Алахватов не знаю уж в каких кабинетах, но сначала выясним, кто еще пользовался щедротами рачительного директора. Кому именно давались безымянные записки? Это взрывоопасный вопрос, но Алахватов задал его не дрогнув. И здесь обнаружилось, что никаких записок нет. Да-да! Те самые директорские шпаргалки, которые как зеницу ока хранил в заколотом булавкой нагрудном кармане дальновидный старик, таинственно исчезли. Детектив! Обожаемый Эльвирой жанр — именно им, как видите, повеяло со страниц моей бесхитростной повести…

Но сперва, дабы не забыть, я назову вторую допущенную мною неточность. Она касается утверждения, что Алахватов ничего, кроме традиционных скандалов из-за прилагательных, не увидит от меня. Это не так. Не предвидится в ближайшем будущем никаких скандалов, ибо я справедливо низведен в отдел информации с понижением оклада на двадцать рублей, что сразу же было отмечено этажным администратором. Не столько даже это, сколько резкое снижение гонорарной прибавки к зарплате.

Я не ропщу. Я даже благодарен судьбе в образе Алахватова за то, что она обошлась со мной столь милосердно. Вот только какие в отделе информации прилагательные? Отводя душу, изрядно развращенную литературными упражнениями, я засел за эту «Подготовительную тетрадь» взамен другой, которую мне, может быть, стоило бы начать по примеру своего бывшего соседа и скрупулезно вести до победного финиша.

Свечкин наглядно доказал, что с помощью системы можно одержать победу над чем угодно, в том числе и над самим собою. Вот он ведь избавился от страха смерти, который я изуверски нагнетал в течение многих дней, — так и я, пожалуй, сумел бы освободить себя от Эльвиры, обстоятельно доказывая пункт за пунктом, что эта ветреная девица недостойна любви, поскольку:

а) неумна;

б) внешние данные оставляют желать лучшего;

в) эгоистична

и так далее, до самой буквы «я», включая мягкий и твердый знаки. В результате у меня, может быть, перестало бы обмирать сердце, когда я углядывал в толпе длиннополое, с кокетливым хлястиком, отделанное мехом пальто кофейного цвета, причем напрасно обмирать, потому что всякий раз это оказывалась не она.

…Итак, записки исчезли. Те самые, что когда-то Иван Петрович принес мне в редакцию. Число их не увеличилось за истекшие недели, поскольку стоило газете выказать интерес к этому делу, как всякие благодетельствования прекратились.

— Вы точно помните, что положили их в шкаф?

Это, конечно, был идиотский вопрос. Не только шкаф — весь дом перевернул несчастный старик.

На него жалко было смотреть. Седые брови поникли, рот запал, а взгляд, которым он посмотрел на меня, без предисловий делая свое ужасное сообщение, выражал тоску и готовность принять любую кару. Без предисловий! Даже тут он не снизошел до того, чтобы суесловить и оправдываться. Я пожал ему руку.

Следовало отдать должное неведомому врагу — удар его был точен безукоризненно. Точен настолько, что другого уже и не требовалось: противник, то бишь я и все иже со мною, лежал поверженный. Точен, неожидан и прост до гениальности. Знакомую руку узнавал я…

Вы, конечно, понимаете, к чему я клоню. Однако никаких неопровержимых фактов у меня и поныне нет. Так, одни догадки. Поэтому я сделаю вот что. Конспективно перечислю все «за» и все «против», и тогда посмотрим, какая чаша перевесит.

ЗА. (Имеется в виду  з а  версию, которая без всяких предварительных изысканий зародилась в моем мозгу и подвигла меня на действия, о которых я расскажу ниже.)

1. От Валентина Александровича Лапшина во многом зависело не только создание швейного объединения «Юг», но и его дальнейшая судьба — в смысле укрупнения, развития и так далее. Поэтому для Свечкина было крайне важно, чтобы Лапшин уцелел на своем высоком посту. Кроме того, Свечкин как человек благодарный (вспомните фантастический протез!) не мог… Впрочем, это уже следующий пункт.

2. Благодарность Свечкина.

3. Его негативное отношение ко всей чеботарской истории, которого герой моего очерка никогда, собственно, не скрывал.

4. Относительная легкость, с которой сын мог отыскать в доме отца криминальные записочки. С тех пор как Иван Петрович последний раз видел их, Свечкин был в Чеботарке раза два или три. (Наверняка я не знаю — у меня не повернулся язык уточнять это у старика — как-никак речь шла о его сыне. Но ведь и сам он не слишком доверял ему. О! Это еще один пункт.)

5. Недоверие Свечкина-отца. На чем-то да основывалось оно!

6. Благородное желание Свечкина поставить наконец точку в этой истории, и без того измотавшей его хворого родителя.

7. Известный авантюризм моего героя.

8. Месть. Пусть поплатится товарищ Карманов за все его штучки с черепами, коровками, которых мелют, и за кое-что еще — например пощечину, которую ни с того ни с сего отвесила ему с таким чувством Анютина мама. Ни с того ни с сего?..

Не надо! Слишком уж отдает от последнего пункта необъективностью и уязвленным самолюбием поверженного соперника. Поверженного не только морально, но и в прямом смысле слова, физически, когда двухметровый детина, исполняющий под руководством Рудика роль домкрата, рухнул скрюченный к ногам светлоглазого недомерка. Эту прелестную сценку мне еще предстоит описать. Но сначала —

ПРОТИВ.

1. Почему раньше он не «убрал» изобличительные записки? Ведь тем самым он мог предотвратить появление фельетона.

2. Да, отец Свечкин не доверял Свечкину-сыну, но, строго говоря, это характеризует не столько сына, сколько отца, который вообще никому не доверял. Мне — в том числе, иначе бы он в самом начале оставил в редакции эти злополучные писульки.

3. Петр пекся о здоровье папаши — это несомненно, но ведь он не мог не понимать, как ударит по отцу неожиданная пропажа.

4. Кроме Петра, бывали же в доме и другие люди… Стоп! Это уж явно попахивает любимым жанром генеральской дочки. Быть может, никто и не похищал замусоленных бумажек? Быть может, недоверчивый и подозрительный старик попросту перепрятал их в свой несветлый час и — вон из головы?

5. Месть? Но разве сам я не говорил о великодушии Свечкина? Об отсутствии злорадства у него? Что же касается авантюризма, то у великого администратора он никогда не носил столь грубого и рискованного характера. Скорей то была предприимчивость, хозяйская хватка, виртуозное умение заставить обстоятельства работать на себя (например, болезнь племянницы ленинградского кудесника), здесь же попахивало чуть ли не уголовщиной. Так Свечкин не работал. И если я выпалил однажды, что при известных обстоятельствах он способен укокошить человека, то это скорей был вопль отверженного самца, нежели бесстрастный вывод исследователя.

Как видите, чаши весов колеблются. Но это они сейчас колеблются, когда я вновь обрел дар хоть