десять процентов таланта и девяносто процентов труда. Но сдается мне, что это говорят неудачники, которым мало что дано от природы. Вот и трудись, упирайся, а потом придет одаренная личность и легко и непринужденно продемонстрирует, что все твои годы усилий ничего не стоят перед ее изначальным превосходством.»

Я вспомнил, что хотел спросить у Мику, не связаны ли такие достижения с тем, что музыка — её единственное занятие.

Мелодия постепенно затихала, пока совсем не смолкла.

…

— Здорово получилось. Не будь мои глаза открытыми, я бы подумал, что нахожусь не в этом душном помещении, а у моря.

— А⁈ Спасибо-спасибо, Семён! Я даже не поняла, что ты меня слушал! Хотя должна была, ведь перестала звучать твоя гитара.

— Да, увлёкся тем, как… как ты играешь. Скажи, долго училась?

— С четырёх лет! Но не только на флейте, на других инструментах тоже.

— И кроме этого больше ничего? Ни свободного времени, ни прогулок с друзьями? Знаешь, я бы на твоём месте не смог успеть всё. Даже безо всяких кружков я не заимел вменяемых приятелей.

— Что ты, Семён, конечно, у меня есть друзья и подруги! И дома, и здесь, в вашей стране, уже появились. Правда, их, конечно, не так много. Но настоящих друзей много ведь и не бывает!

— Рад за тебя.

— Спасибо!

«Зря я надеялся услышать что-то другое и вообще судил о ней преждевременно.»

Я снова отгородился от неё гитарой.

— Ладно… Мику, если я исполню одну песенку простую — этого хватит? — честно говоря, какую именно — я и сам пока не знал. Всё, что вертелось в голове, я помнил или отрывками, или пока не мог подобрать. — Никто не скажет, что я тут только прохлаждаюсь в обществе симпатичной девушки, а клубная деятельность мне по барабану?

— Вообще, Ольга Дмитриевна, конечно, мечтала, что ты исполнишь что-то на дне творческой самодеятельности. Или мы вместе… исполним. Она как узнала, что ты вступил в музклуб, сразу так обрадовалась. Говорит: «Вот кто будет отдуваться за всех из моего отряда! Наконец хоть кто-то нашелся! »

— Э-э-э… И когда этот день самодеятельности?

— Через два дня!

— Не, ну это несерьезно! Я едва струны перебирать научился.

— А я считаю, что ты вполне успеешь! И вообще справишься! Я так вчера и сказала нашей вожатой!

— Та-ак… И что еще ты сказала?

— Что в нашей программе выступления три песни! Одна для тебя, другая для меня и еще совместно…

— Что? Я уже две песни должен выучить и сыграть⁈

— Ну… да… я хотела больше, но мне запретили. Потому что ребят много, и если мы будем долго выступать, то другим времени совсем не останется! Ты не переживай! Это ведь легко! Я тебя быстро всему научу! Я очень хочу выступить с тобой! Это так чудесно, что теперь я могу заниматься творчеством с кем-то в паре… и не просто с кем-то, а с тобой! Делать что-то вместе с любимым… я так счастлива!

«Что же, теперь, глядя в это мечтательное лицо, я не могу сказать: „Да в гробу я видал эту вашу самодеятельность! “»

— Ой! Я что, правда сказала это⁈ — Мику покраснела и отвернулась.

«Особенно после того, как меня назвали „любимый“.»

— Но в общем, н-наверное, и так было понятно… Хотя это было преждевременно, не нужно торопить события, да? Так что, ты согласен? Выступаем вместе⁈

Я тяжело вздохнул. «Похоже, все-таки мне придется стать звездой местной сцены. Или, что вероятнее, опозориться и сорвать выступление еще и этой девушке, поверившей в меня.»

— Ладно, куда деваться. Буду учиться. Может, и правда что-то выгорит.

Мику с радостью покивала и снова взяла флейту.

— Конечно, все у нас получится! Я даже не сомневаюсь!

Я не имел понятия, сколько прошло времени, когда Мику перестала музицировать.

— Семён… Семён… — позвала она.

— М?

— Хочешь, я тебе что-нибудь сыграю на рояле?

— Давай.

— А что тебе нравится?

Я пожал плечами.

— Слушаю всё, от чего кровь из ушей не идёт. Если вещь хорошая и нравится мне — я готов сутками слушать ее!

— Хорошо, тогда я сыграю что-нибудь из своего любимого.

Она сложила флейту в продолговатый кейс-футляр и села за рояль.

— Сначала то, что нашла у вас…

— Так вот сразу стало любимым?

— По-другому быть не могло! Просто классный сборник, тут столько всего!

Она светло улыбнулась мне и быстро перелистнула страницы нотной книжки.

— Это из репертуара восьмидесятых прошлого века.

Не называя произведения, Мику начала играть, покачивая головой в такт ритмичной мелодии. А потом и запела.

— Na-na-na-na-na…

Я с изумлением поднял брови, силясь угадать песню, и только после нескольких повторившихся строк узнал её.

When we all give the power,

We all give the best!

Every minute of an hour

Don’t think about the rest…

Теперь я понял, за что ей полюбилась эта композиция. У Мику был чудесный голос — слушать её было одно удовольствие. Удивительно приятный, дарящий мягкость строкам песни, но не умаляющий её энергичности.

— Live is life, come on, stand up and dance!

«…И нежный. Нежная Мику…»

Я вздрогнул, когда подумал об этом, и запрятал мысль куда подальше, опасаясь, что ее можно прочесть у меня на лице. Я попытался принять самый безэмоциональный вид, на какой был способен. Получилось не очень.

А Мику, не обращая внимания на мои ужимки, играла, пока не закончила восклицанием «Live is life! », тем самым поставив точку в песне. Тут я не стал сдерживать улыбку.

— Замечательно! Учитывая, что ты успела мне наговорить про музыку, песня тебе целиком подходит. Будешь исполнять её на Дне творческой самодеятельности?

— Ой, Семён, я даже не задумывалась о таком! По правде, я хотела бы сыграть что-то своё, я пишу музыкальную композицию.

— Сыграешь?

— Она же ещё не готова! А что, мало было? — Мику засмеялась.

— Признаюсь, да.

— Ну хорошо, если так… — впервые в её голосе