Он остановился. Рульфо сделал то же самое. Кусты вокруг словно несли на себе печать потустороннего мира: черные силуэты в стиле бонсай, шедевры садового искусства.

– Вам приснился в высшей степени странный сон, под его воздействием вы отправились в тот дом, отыскали фигурку, а потом девушка заменила ее на другую, которую она сама изготовила, и обвела тебя вокруг пальца… Так было дело?

Рульфо кивнул. Говорить о Ракели казалось ему бессмысленным, но тут в голове мелькнула мысль, что ответы они уже знают. И единственное, что они хотят проверить, задавая эти вопросы, так это прощупать, насколько он готов к сотрудничеству.

– У тебя не сложилось впечатления, что девушка резко изменилась? Ты не подумал, что она уже другая?

– Да. При нашей второй встрече она показалась мне не такой.

– Выше? Ниже? Полнее?

– Взгляд. У нее был другой взгляд. И как она себя вела. Более… более решительно.

– Это важно, – подбодрил его Сесар. – А что потом?

Рульфо рассказал о смерти Патрисио и о ее желании пуститься в бега.

– А Лидия Гаретти вам больше не снилась?

– Нет, – наудачу ответил он, и ему показалось, что Сесар (или кто бы там не прятался за обликом Сесара) обмана не заметил.

– Видел ли ты, чтобы Ракель когда-нибудь использовала поэзию?

– Нет, ни разу.

– Ты ведь понимаешь, о чем я? Имеются в виду стихи власти.

– Я знаю, о чем ты, но у меня сложилось впечатление, что она ничего об этом не знает.

– А откуда же в таком случае ей так много известно об этой фигурке?

– Не знаю. Я и не говорил, что ей что-то о ней известно.

Внезапно Сесар широко раскрыл глаза. Они казались только что отполированными – два раскрашенных мраморных шарика, напомнившие Рульфо глаза девочки.

– Даже и не думай обманывать, – мягко проговорил Сесар. – Нет-нет-нет, ни в коем случае. Это может оказаться большой ошибкой, Саломон. Они читают в твоем сердце. Разлагают тебя на слова и читают по тебе. Каждый из нас – для них всего лишь стихи.

– А почему тогда они не могут получить информацию о том, что интересует их больше всего? – спросил Рульфо, не отводя взгляда.

– Потому что они не ясновидицы. То есть да, и это тоже, но в очень скромных размерах. Есть лакуны, которые они не в силах заполнить, фрагменты тишины, которые им недоступны…

– Значит, они не столь могущественны, как я о них думал.

– Видишь ли, дорогой мой, они еще могущественнее, чем ты можешь себе представить, но они видят все по-другому – не так, как мы. Их видение логично, а твое – эмоционально. Ты чувствуешь, а они понимают. Ты замечаешь только кирпичи, а они проектируют дом и живут в нем. Логос вселенной дает им разум, потому что вселенная – это слова. Как поэма.

Далекий смех, подобный пиротехническому сюрпризу, на секунду отвлек внимание обоих мужчин. Среди веселого разноцветья падающих из дома огней пестрел целый букет шелковых платьев, густых волос и обнаженных ножек. Звонкий мужской голос доминировал в общем смехе.

– Логос вселенной дает им разум, – с сарказмом повторил Рульфо. – Жаль только, что им не удается найти припрятанную восковую фигурку.

– Я же тебе уже объяснил: есть острова безмолвия… Кроме того, знаешь, что скрывается под логосом? Удача. Слова действительно могут производить воздействие, но совсем не благодаря своему смыслу. То, что на самом деле важно, – это случайный порядок. Как игра в домино среди слепцов: самое вероятное, что цепь костяшек будет расположена неверно, но и тогда она создаст некий образ. В этом и заключается то, что нас беспокоит… Точнее, беспокоит их. Потому что любая случайно произнесенная фраза может произвести страшный эффект. Не было еще в этом мире произнесено достаточно слов, чтобы выяснить досконально, на что эти слова способны. Приложены значительные усилия по выстраиванию вертикали, но невозможно – не-воз-мож-но – держать под контролем абсолютно все. Не только синтаксис, но и произношение, интонацию… – Говоря это, он вновь двинулся вперед. – Мир – это тонкая ледяная корочка стихов, и они знают, что каждый шаг может стоить им падения в пропасть. Ты, быть может, думал, что они палачи? Да они жертвы!.. Жертвы, как ты или как я!..

Они дошли до лужайки, украшением которой служил фонтан. В центре ее безруким столбом возвышался старый сатир. Его гранитное лицо напоминало кишкообразное сплетение оттенков мрака.

– Жертвы… – повторил Сесар. – Все остальное банально. У Кавафиса[48] есть лишь один стих, способный вызывать гнойные язвы и лихорадку, одна лишь строфа Китса рождает змей, одна короткая строка Неруды взрывается не хуже атомной электростанции, и всего один стих Сапфо[49] вызывает сильнейшее и неотвратимое желание совершить насилие над маленькой девочкой. Но что значат все эти мелочи перед лицом ледяной корочки? – И ударил по краю фонтана, словно имел в виду именно его. – Какое значение имеет все это в сравнении с этим покрытым хрупким льдом озером, куда ты можешь провалиться в самый неожиданный для тебя момент?.. Реальность – дрова, поэзия – огонь, а они научились разжигать костер. Неплохо. Ну и что с того?.. Они древнее, чем история!.. Тебе следует отказаться даже от идеи о всемогущем боге. Они хрупкие. Такие же слабые, как и ты, но только у них больше страхов, чем у тебя. Они видели лик реальности вблизи… А известно ли тебе, каков он, лик реальности?

Теперь Сесар говорил, сопровождая свою речь разными жестами: открывал и закрывал глаза, воздевал руки к небу, наклонялся и выпрямлялся. Гримасы искажали его лицо, как будто оно было пластиковым пакетом, в который посадили живую крысу.

– Подозреваю, что на твой лик он не похож, – намекнул Рульфо.

– Да это рак, – объявил Сесар, не замечая иронии. – Лик реальности – это рак: он захватывает тебя, рвет тебя в клочки своими клешнями, пока ты… пытаешься… безуспешно пытаешься понять, что же он такое, в каком чертовом месте у него рот, глаза… Ты видишь только нечто с четырьмя лепестками, которые то раскрываются, то закрываются, но это нечто с равным успехом может оказаться как ртом, так и анусом. Как ты будешь защищаться, если даже не знаешь, чем он тебя заглотит? Ты помнишь анекдот о собаке и слепце? Слепец предлагает своему псу лакомство, а затем пинает его в зад. Это видит один человек, и он спрашивает слепца: «Послушайте, почему же вы сначала даете кобелю еду, а потом бьете его по заду?» А слепец ему в ответ: «А если я не дам ему еду, как же я узнаю, где у него зад?..» Ай-ай-ай, никто не знает, где зад у реальности, и единственное, что они могут сделать, так это предложить ей лакомство!.. Мы полагаем, что они очень могущественные, но знаешь, что хуже всего?.. Хуже всего то, что нет никого, кто действительно был бы могуществен! – Голос его шел по восходящей, пока не превратился в противный визг поросенка под ножом мясника. Вдруг он закрыл лицо руками, казалось, зарыдал. – Ты не знаешь!.. Совершенно не знаешь, что означает такая жизнь!.. К ней нужно привыкнуть!.. Требуется строгая иерархия!.. Суровый порядок!.. Да они как весталки!.. Они не могут общаться с посторонними, исключение – только внушение поэтического вдохновения!.. Не могут иметь детей!.. Не могут вдвоем занимать одну и ту же позицию, потому что приоритет всегда за самой старшей!.. Без конца – правила, правила, правила!.. Или ты окончательно превращаешься в идиотку, или… – Столь же неожиданно руки открыли лицо, и он подошел к Рульфо. Губы его как-то странно отсвечивали красным, а зрачки сузились, так что стали напоминать кошачьи. – Знаешь ли ты, что натворила Акелос?.. Знаешь, в чем состоит ее предательство?.. Она пыталась прятать ребенка этой паршивой овцы, этой проститутки, этой жалкой твари!..