– Это мы как раз очень хорошо понимаем, – усмехнуласьЖенька. – А вот вы до сих пор не поняли: что-то заставило ее жить здесь иделать то, что послушнице не пристало. Что-то или кто-то. И этот кто-то вряд лиуспокоится. Наталья лежит с проломленной головой, и вы…

– Не вам меня судить, – возвысила голоснастоятельница. – У меня другой судья, он все видит…

В этот момент за дверью послышались шаги, она без стукараспахнулась, и в кабинет вошла одна из монахинь. Лицо ее было испуганным, вкрайнем волнении она пыталась что-то произнести, но получалось лишь невнятное:

– Там… там… – Она куда-то тыкала пальцем, сжавшись подгневным взглядом матушки. Настоятельница резко поднялась и вышла из комнаты,мы, переглянувшись, бросились за ней; монахиня почти бежала впереди, необорачиваясь и не произнося ни слова.

Через калитку мы вышли из монастыря и направились вдольстены. В той стороне, где была река, прямо над обрывом стоял каменный крест,здесь мы с Женькой еще не были и пытались отгадать, что нас ждет. Еще одинтруп? Монахиня остановилась и жалобно произнесла:

– Вот.

– Что «вот»? – рассердилась матушка.

– С той стороны, – пролепетала монахиня.

Мы обошли крест и в недоумении замерли. Кто-то краснойкраской написал на кресте цифру «25». Матушка смотрела на нее так, точноувидела привидение. Потом повернулась и пошла назад, гневно бросив:

– Сотри это. Немедленно.

Монахиня побежала следом, а мы с Женькой удивленноуставились на крест.

– Ты что-нибудь понимаешь? – жалобно спросила подружка.

Я пожала плечами, продолжая разглядывать надпись. Это, вневсякого сомнения, были цифры «2» и «5», намалеванные очень грубо, краскарастеклась, образуя подтеки, похожие на сгустки крови. Я прикоснулась к ним.Краска успела высохнуть, значит, сделали надпись несколько часов назад. Япродолжала в немом изумлении разглядывать крест, и тут меня осенило…

– Женька, – нахмурилась я. – Ты помнишь, сколькобыло пленных немцев? Вера тогда назвала точную цифру.

Женька ошалело посмотрела на меня, потом перевела взгляд нацифры и пробормотала:

– Двадцать пять. Ни хрена себе… Анфиса, что это можетзначить? – беспокойно оглядываясь, спросила она. – Просто совпадениеили в этом есть какой-то смысл?

– Понятия не имею, но очень хотела бы знать. На матушкунадпись произвела самое отталкивающее впечатление.

– Ага, что у нее может быть общего с пленными немцами?

– Ты же слышала, любая шумиха вокруг монастыря самымпечальным образом скажется на его восстановлении.

– Да, везде одно и то же, – пригорюниласьЖенька. – Как ни крути, все упирается в презренный металл. Почему так?

– Философские вопросы оставим на потом, – предложилая. – Для начала я бы хотела выяснить, что это за крест такой.

Мы тщательно его осмотрели, но не обнаружили ни однойнадписи, просто крест из черного гранита. Рядом с невысоким гранитнымоснованием никакого намека на могильный холмик, справа стена, слева обрыв, непохоже, что раньше здесь было кладбище.

– Старинный? – понаблюдав за мной, спросила Женька.

– Нет.

– Почему ты так уверена?

– Потому что вижу. Такой крест изготовят в любой мастерской,правда, стоить это будет недешево, черный гранит – удовольствие из дорогих.

– Надо ментам об этой надписи сказать. Может, матушка с нимибудет откровеннее, чем с нами?

– Очень сомневаюсь, но сказать надо.

Мы вернулись в монастырь. К тому моменту тело уже увезли,несколько мужчин осматривали яму. Мы слышали, как они переговаривались:

– Здесь все затоптано, рабочие, археологи… проходной двор…

Мы дождались, когда они поднимутся наверх, и спросили:

– Это нечастный случай?

– Конечно, – без тени сомнения ответил мужчина. –Тут ноги переломать не трудно и свалиться в яму – дело двух минут.

– А что ей, по-вашему, понадобилось в этом местеночью? – спросила Женька.

– А вам что здесь понадобилось? – резоннопоинтересовался мужчина.

Женька принялась долго и нудно объяснять, кто мы, потомповедала, почему заинтересовались Натальей. Услышав об аптеке, мужчинаусмехнулся и головой покачал. На лице его читалось что-то вроде «ох, уж этисвятоши», но никакого намека на интерес. Женька настояла, чтобы наши показаниязанесли в протокол. Мы его подписали, и нам предложили под ногами не вертеться,то есть попросту указали на калитку. Женька, которая и до того момента быланевысокого мнения о родной милиции, сейчас кляла их на чем свет стоит,совершенно не стесняясь в выражениях.

– Готова спорить на что угодно, они спишут ее смерть нанесчастный случай, – возмущалась она. – И никто даже пальцем непошевелит.

– Давай рассуждать здраво, – попыталась явоздействовать на нее добрым словом. – Мы не знаем, действительно ли этобыло убийство или все-таки несчастный случай.

– Несчастный случай, – презрительно фыркнулаЖенька. – Совсем как с Кошкиной.

– Хорошо, предположим, это убийство. Кто и за что ее убил?

– Откуда мне знать? Здесь сплошные тайны и ни из кого словане вытянешь. Я уверена, Наталья была знакома с нашей Кошкиной и это она ейзвонила.

– Спрашивала, не сохранились ли в семье какие-то чертежи?Зачем они Наталье? Почему Кошкина сюда приехала сразу после похорон отца?Допустим, что-то нашла в его бумагах. Но что? Что такого она могла найти, из-зачего ее убили, а вслед за ней еще и Наталью?

– Отец Кошкиной болтал по пьяному делу о каком-то кладе.Выходит, Наталья о нем знала, поэтому от нее поспешили избавиться.

– И что это за клад, скажи на милость? Если о нем кому-тобыло известно, то его давно бы нашли или хотя бы попытались.

– Хорошо, – вздохнула Женька. – А ты что думаешь?

– Если эта надпись что-то значит и действительно связана слагерем военнопленных, значит, нам надо ехать в город, найти Волкова ипопытаться понять, что происходило здесь в те годы. Возможно, мы найдемзацепку. И не забивай себе голову дурацкими кладами.

– Я не забиваю, – обиделась Женька и замолчала.

Мы как раз вошли в деревню. Проходя мимо дома, где жилВальтер, мы заметили Машу, она шла от колодца с ведром воды в руках. Я шагнулаей навстречу, прикидывая, как бы начать разговор, но она сама задала вопрос:

– Увезли Наталью?