– Вадим прав. Больше так рисковать нельзя, – твердо сказала я.

– Но ведь рисковали же! – воскликнул Ванька, подпрыгнув на сиденье.

– Тогда ситуация другая была, – начала терпеливо я ему объяснять, – мы знали наверняка, что «тиролец» к даче Трофимыча движется. А так, кто его знает, когда он теперь появится, да и появится ли вообще?

– Так что ты думаешь делать? – задал свой обычный вопрос Вадим.

Наши глаза в зеркале заднего вида, казалось, затеяли какой-то жестокий и нежный поединок.

– Теперь вся надежда на Харольда. – Я затормозила у светофора. – Буду ему звонить.

– Всю ночь? – насмешливо поинтересовался Вадим.

– И все утро, и весь завтрашний день, если потребуется, – приструнила я его, – а вас попрошу по улицам не шляться.

– Так мы куда едем? – испуганно спохватился Вадим.

– К «Юбилейному». Высажу вас и адью, – пошутила я, хотя мне, откровенно говоря, было не до шуток.

– А разве мы не к тебе? – почти с обидой воскликнул Вадим.

Ванька закрутил головой, недоуменно и растерянно глядя то на меня, то на Вадима.

– Сколько у вас комнат? – беззастенчиво спросила я.

– Две, а что? – Вадим непонимающе смотрел на меня в зеркало заднего вида.

– Места хватит, – бесцеремонно сказала я, проигнорировав вопрос Вадима и шалея от того, что одно мое невинное решение скинуть приятелей у его мамаши, может спровоцировать такую тревогу и замешательство.

Наверное, я злилась из-за того, что рухнул наш план с поимкой Катькиного убийцы, и я хотела сорваться на Вадиме, который достал меня своим «милым» паразитическим настроем. Он что же думал, что я их к себе потащу?

– Надеюсь, ты сможешь приютить Ваньку у себя, пока все не утрясется, – жестким командным тоном произнесла я, – телефон вам мой известен. Если что, позвоните. Да я вас и сама найду. Какой у тебя номер дома и квартиры?

– Еще не хватало сюда мою маму вмешивать! – с досадой воскликнул Вадим, ударив рукой по спинке моего сиденья.

– Поосторожней, – обернулась я на миг к нему, – машина ласку любит.

– А мы тоже ласку любим, – с вызовом сказал Вадим.

– Не хами, – осекла я его, – так будет лучше для всех нас, – резонно заметила я.

– Ты только о своем удобстве печешься, – продолжал лезть на рожон Вадик, – думаешь только о своей газете.

– Полегче на поворотах, – угрожающе сдвинула я брови, – а уж кто о своем удобстве думает… Чья бы корова мычала…

Я кинула в зеркало враждебный взгляд.

– Ты что, меня альфонсом считаешь? – решил выяснить отношения до конца Вадим.

– Это мое дело – кем я тебя считаю. Мне возиться с вами некогда. Завтра у меня трудный день, а сейчас мне не мешало бы как следует выспаться.

Мы как раз подъехали к «Юбилейному». Слева открывалась ночная панорама Соколовой горы. В низине, под мостом, чернела бездна, прошитая точками огней. Если бы не эти огоньки, пропасть Глебучева оврага могла бы послужить живой иллюстрацией к «Аду» Данте.

– Так какой у тебя адрес? – Я остановила машину и обернулась к Вадиму.

Он угрюмо и опустошенно пялился в ночную темень.

– Мы же не в детском саду, – по-приятельски тронула я его за руку.

– Да ладно, ты, хватит вредничать, – подхватил Ванька, – а… – махнул он рукой, – я тебе, Оль, завтра сам позвоню и скажу, где этот гражданин хмурый проживает.

– О'кей.

Ванька первым вылез из машины. Он потянулся, размял конечности и беззаботно улыбнулся мне.

– Ну, всего, – холодно попрощался со мной Вадим.

– Твое отношение к людям зависит от того, насколько они расположены идти у тебя на поводу? – решила я полюбопытствовать напоследок.

– Ты сама любишь всеми руководить и манипулировать, – Вадим открыл дверцу, – я позвоню.

– Надеюсь на твой здравый смысл. Не забывай, ты помогаешь мне в важном деле, – мне хотелось ободрить его, несмотря на нашу словесную перепалку.

Но Вадим только разочарованно усмехнулся.

– Да, да, даже тем, что спрячешь у себя Ваньку, – настаивала я, – не забывай об этом.

Он захлопнул дверцу и, приобняв Ивана за плечи, повел в сторону моста. Темные фигуры приятелей пересекли широкую полосу освещенной фонарями дороги и двумя искаженными серыми тенями побежали по черной стене дома. Я еще в течение минуты следила за удалявшимися силуэтами, казавшимися бесплотно-невесомыми, следила до тех пор, пока они окончательно не растворились в зябком ночном воздухе начала ноября.

* * *

Излишним было бы упоминать, что заснуть сразу мне не удалось. Мысли, суетливые, перескакивающие одна другую, ухмыляющиеся одна другой, манящие пальчиком и убегающие, колобродили в моем воспаленном мозгу. Я ворочалась с боку на бок, звонила в Москву, надеясь связаться с Харольдом или хотя бы выяснить, где он и что с ним. На том конце провода неизменно любезный, но сухой женский голос отвечал, что да, Харольд Михалик остановился в их гостинице, но в данное время его нет в номере и где он, никто не имеет понятия. То, что Харольда нет в номере, я и сама знала – его телефон, видно, задался целью спровоцировать у меня приступ ипохондрии.

Еще пару ночей такой телефонной атаки, и какая-нибудь злокачественная мания мне обеспечена, с горечью подумала я, в который раз нажимая на «отбой» и швыряя «Моторолу» на кровать. Ни душ, ни легкий ужин, ни фильм, который я так и не досмотрела до конца, не смогли снять моего душевного напряжения. Я считала до ста, потом до двухсот и в итоге снова набирала московский номер.

Наконец мои глаза стали слипаться. Я прикрыла веки и попробовала отчалить от берегов сегодняшнего или, вернее, уже вчерашнего дня, дабы кануть в блаженную Лету сновиденческого забвения. Мысли продолжали вращаться в моей больной голове, но вскоре я заметила, что орбиты, по которым они бегали как сумасшедшие, стали потихоньку размыкаться, наслаиваться одна на другую, путаться, теряться в какой-то мглистой бездне, подобно черной дыре, поглощавшей звуки, краски, лица – все впечатления прожитого дня.

Я уже почти спустилась на самое дно этого гигантского котлована, таящегося во чреве безбрежной ночи, как дверной звонок своим занудным треньканьем вырвал меня из спасительной тишины и мрака. Вначале я не поверила своим ушам. Но когда мелодично-иезуитский вой в прихожей повторился, я поняла, что это мне не снится, что это не труба Архангела Гавриила и мне придется все же встать и узнать, кого это нелегкая принесла в такое время в мое уютное гнездышко. С моим пробуждением все мое плохое, а лучше сказать, подавленное расположение духа в один момент вернулось ко мне, вернулось, обрамленное черным крепом вселенской тоски.

Я натянула халат и поплелась в прихожую. Треньканье повторилось снова.