Мальчик позабыл о реальности, сцены из книги оживали в уме, герои были такими же настоящими людьми, каких он встречал в реальной жизни. Истории казались позабытыми подлинными воспоминаниями, только жизнь в них была намного лучше реальности.

В библиотеке Десмонд чувствовал себя свободно, как дома, а в присутствии дяди – как в тюрьме.

Закончилось лето, из школьной управы округа пришло письмо, сообщающее о зачислении Десмонда с осени в подготовительный (игровой) класс начальной школы.

Орвиль с отвращением швырнул бумажный листок в горящий камин.

– Игровой? – произнес он с таким видом, словно хлебнул прокисшего молока. – Ты и так размазня, куда уж дальше.

Десмонд особо не огорчился. Он предпочитал библиотеку.

После Дня благодарения Агнес начала учить его грамоте. Десмонд быстро освоил азы. Библиотекарша придумала хитрый способ: читала вслух первую часть книги, а когда мальчишка втягивался, помогала ему прочитать ее до конца самостоятельно. Процесс напоминал обучение езде на велосипеде – сначала приходилось трудно, но стоило уловить суть, и дальше все шло как по маслу.

К Пасхе мальчик сам читал вслух Агнес.

Поведение женщины тоже потихоньку менялось: она начала засыпать во время сеансов чтения, все чаще доставала из сумочки и глотала таблетки.

В один летний день он обнаружил библиотеку закрытой. И на следующий день. Через неделю Десмонд заглянул на соседний почтамт и спросил мужчину за стойкой, не видел ли он Агнес.

– Она в Нормане.

– В каком Нормане?

Почтмейстер взглянул на мальчишку как на последнего идиота.

– В муниципальной больнице города Нормана. Точнее, уже региональной.

– Что с ней?

– Рак у нее, вот что.

Весь мир вокруг Десмонда рассыпался в прах.

– Она вернется?

По выражению лица почтмейстера стало ясно, что нет.

– Как туда доехать?

– Лучше у родителей спроси.

– Какая дорога туда ведет?

– Отсюда до Нормана – целых десять миль, молодой человек. Пусть тебя отвезут родители. А теперь ступай, я занят.

На заправочной станции у окраины города Десмонд приобрел дорожную карту. Больница была помечена жирной буквой «Б».

На следующее утро он наметил маршрут и положил в мешок еды. Орвиль никогда не оповещал Десмонда о времени своего возвращения с буровой, но если появлялся, то, как правило, сразу после обеда. Десмонд на всякий случай подождал до четырех. Он боялся себе представить, что случится, если Орвиль увидит, как он возвращается домой на велосипеде, купленном на дядины деньги.

По расчетам Десмонда, дорога до больницы должна была занять не больше часа, однако он ошибся, – ехать пришлось целых три часа. Когда он достиг пригорода Нормана, солнце уже клонилось к закату. В ясном вечернем воздухе сверкали огни автомобильной стоянки. Десмонд бросил велосипед у входа и, шатаясь от усталости, вошел в здание.

Женщина за приемной стойкой назвала ему номер палаты Агнес. Мальчик впервые в жизни поднялся в лифте. На четвертом этаже вышел в коридор и медленно двинулся к палате, страшась неизвестности. Деревянная дверь со скрипом отворилась. Свет в палате был приглушен. Агнес лежала на боку, вокруг нее тихо попискивали разные приборы.

Женщина повернулась на звук, увидела Десмонда. По ее губам пробежала улыбка, на глаза навернулись слезы.

– Ты зря сюда приехал, Десмонд.

Никакие слова не шли на ум. Он молча подошел к кровати и подал узкую ладошку, которую Агнес приняла в свою ладонь.

– Почему вы не… – Мальчик не закончил предложения, так и не решив, о чем, собственно, хотел спросить. Он как-то об этом не подумал. Разум отказывался верить в сказанное почтмейстером.

Агнес вздохнула.

– Я собиралась сказать тебе, что скоро уеду. Не хотела тебе говорить о болезни, чтобы ты не запомнил меня такой.

Десмонд понурил голову.

– Ты с дядей приехал?

Он покачал головой.

– Ну не на велосипеде же?

Агнес восприняла его молчание как утвердительный ответ.

– Десмонд, – с расстановкой сказала она, – это очень опасно. Где твой дядя?

– На нефтянке. Вернется только через несколько дней.

В дверном проеме возникла медсестра.

– Вам что-нибудь нужно, мисс Эндрюс?

– Да, милая. Принесите одеяло для племянника. Он остается здесь на ночь. И, если вас не затруднит, не найдутся ли в больнице какие-нибудь детские книги?

– Да, мэм. Я принесу.

В ту ночь Агнес читала вслух для Десмонда в последний раз. Он задремал в шезлонге у окна к двум часам утра.

На следующий день Агнес взяла с мальчика обещание, что он не будет больше приезжать: путь небезопасен, да и ее состояние со временем не станет лучше.

– Таков мой наказ, Десмонд. Ты его выполнишь?

– Да, мэм.

На обратном пути он жал на педали медленно, с упавшим сердцем. Ну почему все, кто ему дорог, умирают? А те, кого он ненавидит, вроде дяди, – живы-здоровы? Жизнь несправедлива. Мир жесток.

Десмонд добрался до дома к полудню. При виде сидящего на крыльце с бутылкой Орвиля у мальчишки пересохло во рту.

– Красивый велик, Дез. Где взял?

Десмонд попытался проглотить слюну, но рот словно набили опилками.

– Нашел, – выдавил он сквозь кашель.

– Украл, значит.

– Нет, нашел.

– Если нашел, то он кому-то принадлежит, и ты его украл. Положи велосипед в пикап, я отвезу его в город и верну законному владельцу.

– Он мой! – Гнев победил страх. – Я его купил.

– Купи-ил? – с подчеркнутым удивлением произнес Орвиль. – На какие шиши?

Десмонд отвел взгляд.

– Отвечай, когда я спрашиваю! На какие шиши?

– Я сэкономил.

– Сэкономил? – Дядя по-настоящему разъярился. – Нет, ты купил его на деньги, которые украл. Украл у меня. Я давал тебе деньги, чтобы прокормить твой неблагодарный роток. Остатки ты был обязан возвращать. А ты их присвоил и купил себе игрушку.

Десмонд затих, стоически выслушивая дядины излияния насчет своей слабости и ничтожности. Эти монологи продолжались почти две недели, пока не настало время снова ехать на работу. Вместо того чтобы оставить деньги на кухонном столе, Орвиль приказал мальчику собирать вещи.

– Пора тебе увидеть реальный мир.

Реальный мир, который Орвиль Хьюз решил продемонстрировать ребенку, представлял собой лагерь рядом с буровой вышкой на границе Оклахомы и Техаса. Дядя заставил Десмонда работать – мыть сортиры, стирать одежду, чистить картошку, делать все то, что не достойно крутого работяги-вахтовика. Работа была тяжелой, но не опасной. «В сравнении с настоящим рабочим буровой, – повторял дядя, – ты слизняк. Таким, видать, и останешься».