если бы она знала, сколько раз он вспоминал о ней, как он любит ее, она бросила бы все и за сто верст пешком прибежала бы к нему!

Потом мальчик стал думать о деде Семене, отце его матери, слепом запивошке и балагуре, о котором всегда с любовью отзывался механик. С дедом не будет скучно, они вместе станут рыбачить, поедут в поле сеять хлеб, будут ловить ревнивых зябликов, разводить ангорских кролей. Отец уверял, что слепой дед все умеет делать, со всем справляются его ловкие руки.

Без труда отыскал Лука дом Бровы — каменный, покрытый синим одеялом снега. Пробрался во двор, под заливчатый лай собаки взбежал на крыльцо, открыл дверь, прошел темные сени, толкнул еще одну, обитую войлоком дверь, ввалился в жарко натопленную горницу, освещенную керосиновой лампой и, ослепленный светом, замер. К нему шагнула полная женщина, неприязненно сказала:

— Ничего нет, бог подаст, иди! — Измазанной в тесте рукой она толкнула мальчика в спину.

От стены отделился розовощекий старик с высоким лбом и широким носом. Он укоризненно пожурил женщину:

— Не скупись, Ольга. Вынеси хлопчику пирога.

Ольга? Кровь бросилась Луке в лицо, голова его закружилась.

Женщина озлобленно сунула ему в руку горячий пирог, пахнущий кислой капустой.

— Ну, иди, иди, чего стал! Шляетесь тут, нет от вас покоя ни днем, ни ночью. А вы, тато, на ночь спускайте собаку с цепи.

Лука хотел повернуться и уйти, но его ноги обмякли, и он, чтобы не упасть, прислонился спиной к стене. Вспыхнула острая жалость к себе. Он едва выдавил священное для него слово:

— Ма-ма!

Женщина вздрогнула. Не ослышалась ли? Спросила:

— Что ты буровишь?

Дед выступил вперед.

— Тебя как зовут, хлопец?

— Лука! — крикнул мальчик и, как под нож, шагнул к свету.

— Внучек мой! А ты что же, людодерка, на сына как неприятель глядишь? Целуй, лобызай его! Прощения проси!

Ласковые руки деда охватили шею Лукашки. Мальчик никого не видел, кроме матери. А она стояла у двери, словно он распял ее своими словами.

Лука вырвался из объятий деда, охватил руками располневшую поясницу матери, слезы градом хлынули у него из глаз. Он вдыхал запах ее платья и, как потерянный, лепетал бессвязные слова.

Пока он плакал, мать смахнула с рук остатки теста и ласково, грустно гладила его лохматую, давно не стриженную голову. В этом, пять минут назад еще чужом мальчишке сосредоточился для нее весь смысл ее проклятой жизни. Столько лет жила она без радости и не догадывалась, что есть у нее большое счастье, от которого когда-то она сама отвернулась! Что стоит ее любовь к Брове? Не любовь, а цветок репейника.

— Что ж ты, иди, сыночек, к столу. Наверное, есть хочешь, — покаянно пробормотала она.

Сидя за столом напротив сына, она все собиралась спросить о механике и не смогла. Знала, что Лука никогда не простит ей самую главную ее ошибку, искалечившую жизнь мужа и сына.

II

После падения Временного правительства Кириллу Георгиевичу Змиеву удалось избежать ареста. Бросив на попечение горничной Любы свой петроградский особняк и уговорив ехать с собой Нину Белоножко, он бежал в Киев. Там украинские националисты во главе с Грушевским руководили Центральной радой, созданной в марте 1917 года.

С радой Змиев завязал связи с первых дней ее возникновения. В июле прошлого года вместе с министрами Керенским, Церетели и Терещенко он приезжал в Киев на тайные переговоры Временного правительства с Центральной радой. Уже тогда он наметил Киев как место возможного своего прибежища. Зеленый Киев нравился Змиеву, после Петрограда он считал его вторым по красоте городом в России и ехал туда с радостью. Его отношения с женой давно охладились. С ним была теперь молодая, искренне любимая, всегда желанная женщина, и это увенчивало его радость.

Поселился Змиев на Николаевской улице, в гостинице «Континенталь», где всегда останавливался при наездах в Киев. Он привык к номеру люкс с пальмами у окон и вполне приличным роялем. На этот раз пришлось довольствоваться дрянным одноместным номером без ванной и уборной, с диваном вместо второй кровати. Да и этот номер он получил лишь по записке писателя Винниченко, с которым был знаком еще до войны. Змиев всегда увлекался его романами.

Киев становился центром всероссийской контрреволюции. С Юго-Западного фронта прибыло в украинскую столицу семнадцать эшелонов верных Временному правительству войск. Сюда стягивались казачьи части, чехословаки, «батальоны смерти». Здесь замышлялось черное дело подавления социалистической революции.

Подождав, пока Нина Белоножко закончит свои ежедневные обязательные двухчасовые упражнения, Кирилл Георгиевич спустился с нею в ресторан и, к великому своему удивлению, встретил там двух министров Временного правительства, кучку эсеровских, кадетских и меньшевистских деятелей и с дюжину царских генералов, благополучно выбравшихся из разгромленной Ставки Духонина.

Среди этого пестрого сборища было много светских дам, а также дам не вполне безупречной репутации. Деятели различных политических партий, высшие чиновники и финансисты сбивались в кучки, расходились и сходились вновь, и Змиев сразу понял, что кто-то, словно карточными валетами и королями, ведет этими людьми азартную игру. В уме он перебрал руководителей рады: Грушевский, Винниченко, Петлюра, Ефремов, Антонович, Порш. Никто из них не был способен на крупную игру. Главные игроки, по-видимому, находились за границей.

Нина Белоножко боялась располнеть, и Кирилл Георгиевич заказал английский завтрак: омлет, овсяную кашу, два апельсина. Для себя он спросил графинчик коньяку.

Официант в безукоризненном фраке, принимавший заказ, позволил себе улыбнуться:

— Новые веяния, пан. Разрешу себе доложить, что теперь у нас малороссийское меню: полтавский борщ, вареники, солоные кавунчики, домашняя колбаса, сало… — Элегантным движением официант положил перед дамой на стол карточку.

Нина Белоножко заказала яичницу.

Змиева узнали, и он едва успевал отвечать на приветствия и поклоны. К столику подсел знакомый старичок, кавалерийский генерал Бабиев. В руках он держал русско-украинский словарь. Подсев, сразу забубнил:

— Центральная рада сейчас единственная сила, способная ввалить большевиков. Это настоящая власть, установившая железный режим военной диктатуры, сохранившая на местах в неприкосновенности царский правительственный аппарат. Как вы полагаете — это надежно или нет? Сможет ли рада защитить наши интересы и скрутить рабочих и мужиков?

Не поддерживая разговора, Змиев пожал плечами.

— Франция предоставила Украине заем — кругленькую сумму в семьдесят миллионов франков — и прислала в Киев военную миссию. Конечно, это секрет, и пока прошу никому об этом ни гу-гу.

Бабиев попросил официанта подать вторую рюмку, нацедил в нее из графинчика коньяку, выпил, закусил лепестком цветка, вырванного из букета на столе, поклонился балерине и так же незаметно, как возник, растворился в шумной разношерстной