3. Острое чувство вины и самобичевание

Несмотря на «выдуманное» единомыслие с Теко (то есть психологическое перекладывание вины, упомянутое выше), Элис продолжает утверждать, что именно она, а не Теко активно помогала совершить похищение.

Элис уверена, что ночью накануне похищения нечто в виде угрожающей тени или призрака (возможно, элемент ее кошмара) убедило ее помочь изъять брата из «плохой» родной семьи и передать в другую, «хорошую», где его будут по-настоящему любить. При попытке добиться от Элис каких-либо пояснений она приходит в замешательство и явно волнуется. Известно, что подобные галлюцинаторные эпизоды субъективно воспринимаются как страшные сны. До тех пор пока Элис не начнет спокойно относиться к их изучению, почти бесполезно побуждать ее пережить их вновь.

Элис утверждает, что в страшном сне или галлюцинаторном эпизоде ей велели увести родных из дома в день, когда был похищен ее брат. Она ничего не стала говорить няне Теко, надеясь, что та, находясь в доме, защитит ее брата. Когда Элис осознала, что брата похитили, несмотря на присутствие Теко, она взяла на себя вину за его исчезновение.

Осмысление катастрофических событий посредством галлюцинаторных ощущений, к которым прибегают восприимчивые дети с высоким уровнем интеллекта, — явление, которое нельзя назвать неизвестным, хоть оно и встречается редко.

После исчезновения Теко Элис пришла к выводу, что няню тоже похитили. Она обвинила себя и в этом и стала оплакивала обе потери. Пока велись поиски Сэмюэла, она видела, что ее родители убиты горем, и начала проявлять суицидальные наклонности.

С тех пор как семья вернулась в Англию, Элис, несмотря на эпизод причинения себе вреда и в связи с ним, работала в тесном контакте с группой психиатров, активно помогая им выявить все приведенное выше.

Я разговаривала с Элис в самолете, пока мы летели из Габороне в Лондон. По крайней мере, пыталась, но было очевидно, что дела крайне плохи. После внезапной вспышки она разрыдалась и стала уверять, что одна виновата во всем. Сквозь всхлипы она твердила: Сэма забрали, чтобы его спасти. Ее объяснения звучали невразумительно. Она обезумела от горя. Я обнимала ее, уверяя, что мы ее любим и что она ни в чем не виновата. Мало-помалу она умолкла, а потом заснула. Я поняла, что у нас серьезные проблемы, но даже представить себе не могла, что это психоз.

Меган, как мы и планировали, встретила нас, провела сквозь кишащий журналистами зал Хитроу, а потом помогла пробраться сквозь толпу репортеров, осаждающую наш дом. Едва переступив порог, я позвонила в неотложную психиатрическую помощь. Я думала, что Элис с Меган, а Меган — что она со мной. Потом прибежала Зоуи и сказала, что не может войти в ванную. Меган вскрыла замок отверткой. Элис лежала на полу. Она взяла из аптечки парацетамол и наглоталась его, добавив пригоршню диазепама из моей тумбочки.

Адам прилетел в Англию следующим рейсом. К тому времени Элис промыли желудок и оставили в педиатрическом отделении, чтобы понаблюдать за восстановлением функций печени. Следующие несколько дней мы не отходили от нее, держали ее за руку, лежали рядом на больничной койке, пока она спала. Я не сводила с Элис глаз, утопая в ужасе и любви. Мы не спали два дня. Мы могли потерять ее так же легко, как Сэма. Нужно не так уж много парацетамола, чтобы ребенок отравился. Элис оправлялась от передозировки медленно, и пока проявлялся ее психоз, мы понимали, что не можем верить ни единому ее слову. Психиатры попросили нас повременить.

Щенок тяжелеет, расслабляясь во сне. Я поднимаю его и прижимаю к груди, он шевелится и сонно тычется носом мне под подбородок.

В результате консультирования и психотерапевтического воздействия Элис начинает понимать, что она ни в чем не виновата. Она признает, что ее представления о событиях, которые предшествовали похищению и сопровождали его, были бредовыми и галлюцинаторными, порожденными депрессивным психозом и связанной с ним в то время тревожностью. По мере того как болезненные симптомы отступают, Элис начинает соглашаться, что она не знала и по-прежнему не знает, почему и как пропал ее брат.

Несмотря на освоенные Элис азы языка тсвана, их не хватило бы для полного понимания разговоров, которые, по ее утверждению, она вела с Теко. В настоящее время неясно, чем объясняется ее убежденность в том, что они могли полноценно общаться, слуховыми галлюцинациями или бредовыми умозаключениями. Для выяснения этого продолжается психотерапевтическая работа. От ее успеха зависит прогноз.

Лечение

Поддерживающая психотерапия

Детский психолог Джули Эдвардс, два сеанса в неделю

Пароксетин, 10 мг один раз в день; ежемесячные обследования у доктора Харнема.

Спустя некоторое время я укладываю Коди в его корзинку у плиты. Он сворачивается мягким колечком, нос к хвосту, его спина под моей ладонью поднимается и опадает, кожа подергивается. Я кладу заключение психиатра на письменный стол Адама, чтобы он прочитал, когда придет домой. Полированная столешница пуста, его стремление к порядку переросло в одержимость.

Проходит остаток дня. Мытье полов и застилание постелей, за это можно зацепиться. Разглаживая простыни ладонью, я успокаиваюсь, словно устраняю неровности собственной психики.

Я выглядываю на улицу через жалюзи: журналисты часто устраивают засады возле дома. Мы трижды были на телевидении, держась за руки. Адам охотно идет на контакт с прессой, а я ее избегаю.

Из Африки поступали сообщения от якобы очевидцев в Кении и Нигерии, все до единого ложные. Каждое из них словно отталкивало Сэма от нас еще дальше. Мне тоже порой мерещилось всякое. На Рождество я приняла за Теко рослую незнакомку, сидящую по другую сторону прохода в церкви. А три недели назад погналась за девушкой с волосами, в точности как у нее, и не прекращала преследование до самых касс в «Сейнсбери», пока незнакомка не обернула ко мне свое искаженное страхом лицо. Я не задавалась вопросом, откуда в супермаркете Северного Лондона могла взяться Теко. Не знаю, что толкало меня на подобные поступки, ведь в отличие от Адама я уже уверовала в то, что Сэма мы потеряли.

Друг друга мы потеряли тоже. По дому мы бродим молча, призракам умершего брака почти не о чем говорить. У нас негласный договор насчет девочек: больше страдать они не должны. При них мы общаемся предельно вежливо. Никто не заподозрил бы разлад между нами, но сама я теперь замечаю другие пары, которые, как мы, не говорят и не касаются друг друга, шагая рядом по улице.

Меган звонит в разгар дня.

— Привет, Эмма.

— Привет.

— Ты в порядке?

— М-м-м… разбираю кухонный шкаф. А ты?

— Понимаешь… выслушай меня. Адам говорил сегодня утром с миссис Ридли Скотт и попросил меня тебе позвонить. По-видимому, она хочет узнать…

— Нет. Пока еще нет.

Я не могу вернуться на работу. Ни сейчас, ни когда-нибудь потом. Я не в силах принимать роды и смотреть, как матери берут на руки новорожденных. И дело не только в этом. Теперь я забываю начало фразы, прежде чем успеваю ее закончить. Вероятно, я до сих пор способна успешно оперировать, но поддерживать разговор уже не в состоянии.