— Ясно.

О чем она может рассказать? О животных? Нет, своей коллекции она лишилась. О пейзажах? Но ребенку сложно описать эти пустынные равнины. Может, о людях? Но она познакомилась всего с тремя или четырьмя. А если она захочет рассказать о том дне, когда мы потеряли Сэма?

Зоуи, нажимая на желтый мелок, наклоняется ниже над своим рисунком.

— Я скажу, что там было жарко. Смотри. — Она показывает рисунок: желтое солнце занимает весь лист целиком.

— Замечательно, Зоуи.

Жара в Кубунге прожигает кожу. Трава вянет, ослы умирают от жажды у дороги.

— Мы, конечно, сходим на этот ее сбор.

Дети уложены, Адам ужинает. Я стою, прислонившись к плите, и смотрю, как дождь поливает траву за окном. Такому дождю были бы рады в Кубунге.

— Надо поддержать ее.

— Конечно, — отзывается Адам. Интересно, что скажут другие родители, вновь увидев его. Он всегда был худощавым, а теперь похож на скелет. И стал намного медлительнее, чем прежде. — К слову об Африке… — Адам с надеждой глядит на меня, а я отвожу глаза.

— Может быть.

Ботсвана, март 2015 года

Это не просто аромат сосны. Пыльный запах буша, долетевший до сада при отеле в Габороне, мгновенно становится привычным. Напрасно я беспокоилась о том, каково мне будет вернуться в эти места. Мы будто приехали в другую страну. Любую, где жарко и дешево ценится труд. Отель — новый, появившийся в прошлом году пятизвездочный монстр. В нем мощные кондиционеры, приглушенное освещение и скатерти из плотного полотна. За зеркальными окнами ресторана поблескивает плавательный бассейн, окруженный рядами пляжных шезлонгов. Мы словно перенеслись на расстояние сотен миль от Кубунга, а может, и на тысячелетия в будущее. По сравнению с этой роскошью в здешних деревнях царит средневековье. Почти нет проточной воды, электричества и интернета. В лавках скудный выбор товаров, на ногах у детей редко увидишь обувь. Только услышав знакомые звуки тсвана из уст дружелюбного повара и заметив улыбку девушки, подающей нам чай, я начинаю ощущать некую связь между этими двумя мирами.

Такси привезло нас прямиком в отель. Кроме полиции, еще никто не знал о нашем прибытии. На этот раз мы хотим использовать журналистов, а не наоборот. В центр внимания общественности мы уже попадали. Адам забронировал номер на три дня с расчетом на акклиматизацию и подготовку к пресс-конференции.

В первый день я не нахожу себе места. На второй день до завтрака я успеваю поговорить с девочками по скайпу и поплавать в бассейне. Вытираясь, я замечаю хамелеона на ветке жакаранды. Того же цвета, как пятна лишайников на стволе, он вращает поблескивающими глазами.

За завтраком со шведским столом повсюду вокруг нас горы еды на тарелках: яичница с беконом, оладьи и сверху еще треска. Блестящие от масла тела раскинулись у бассейна, в руках стаканы с ледяными напитками. Фоном — капризные детские голоса.

— Я здесь не выдержу, Адам. Я сойду с ума.

После завтрака он делал записи, стараясь предугадать вопросы журналистов и заранее продумать ответы, которые должны удержаться в верной тональности между надеждой и готовностью ко всему. Нам нельзя выглядеть жертвами, и мы должны выразить признательность полиции. Теперь Адам дремлет, прикрыв лицо блокнотом. Мы совсем забыли, какой бывает здешняя жара.

— Неужели ты не можешь просто расслабиться? — глухо отзывается он. — Скоро начнем репетировать.

— Мне надо сбежать отсюда.

Блокнот съезжает в сторону, Адам приподнимается на локте и вглядывается в меня.

— Так ты серьезно?..

— Схожу в торговый центр. Может, куплю подарки девочкам.

— Хотя бы постарайся не привлекать к себе внимание. Надень темные очки и что-нибудь на голову.

— Фальшивые усы приклеить?

— Эмма, я не шучу. — Адам чешет шею. Он всегда серьезен. — На этот раз мы должны управлять прессой, — продолжает он. — Реклама и огласка нам нужны, но только на наших условиях.

Я покупаю большие темные очки и широкополую шляпу из черного хлопка в вестибюле отеля, в бутике. Затем возвращаюсь в наш номер, роюсь в чемодане и достаю хлопковые брюки, льняной пиджак и элегантные сандалии. Поля новой шляпы надежно затеняют лицо. Косметику я с собой не взяла. Обшаривая чемодан в поисках хоть какой-то губной помады, я вдруг обнаруживаю в боковом кармане что-то твердое. И вытаскиваю совсем забытую баночку с искрошенными в порошок травами, которую спрятала здесь год назад. Отвинчиваю крышку и вдыхаю острый запах, от которого сразу же чихаю. Обмакиваю в порошок увлажненный палец и касаюсь им век. Быстро, пока не передумала. А что такого? Что еще страшного может случиться? Сыпь?

Адам у бассейна снова что-то пишет. Он поднимает глаза и, прищурившись, оглядывает меня с головы до ног. Кивок. Я прошла тест. Усаживаюсь в отельное такси, голубые грозди жакаранды перед зданием блестят, как мокрая пластмасса.

В торговом центре полным-полно народу и лотков. Нестерпимо хочется сбросить пиджак, жаль, что я не надела шорты и шлепанцы. Лотки выставлены в проходы, на них корзины с вертушками, пакеты со сладостями, горы арахиса. С перекладины свешивается отрез хлопка с отчетливо выделяющимися на синем фоне оранжевыми кругами. Сочетание ярчайших цветов режет глаза. Хозяин лотка напористо расхваливает свой товар. Я отворачиваюсь, в поле зрения слева мелькает радужная дуга. Мигрень набирает силу.

Я захожу в переполненную чайную, тянущуюся по фасаду торгового центра, сажусь за металлический столик в глубине зала и достаю из сумочки парацетамол. Проглатываю две таблетки, запивая их обжигающим чаем, который приносит хозяйка заведения. Она приваливается пышным бедром к краю столика.

— На отдых приехали?

Я киваю. Проще соврать.

— Стало быть, вам нравится у нас в стране? — Она вытирает ладони о передник и ждет моего ответа. Круглое лицо дышит добродушием. На миг меня охватывает желание сказать, что на ее родине мы потеряли сына и теперь все, чем она, возможно, гордится, — огромное небо, душевные люди, кипучая суета улиц — поблекло для нас, подернулось пылью. И что я, клянусь Богом, хотела бы, чтобы ноги нашей не было тут никогда. Но вместо этого я глотаю крепкий чай и надеюсь, что женщина уйдет.

— Вы здесь счастливы? — не унимается она.

В памяти на краткий миг вспыхивают моя протянутая ладонь, по краям просвеченная солнцем, и шелковистая мягкость младенческих волос Сэма на кончиках моих пальцев. Потом и то и другое исчезает, и я осознаю, что просто не могу вспомнить, каково это — быть счастливой. Один из посетителей стучит по прилавку, громко требуя прохладительного. Хозяйка чайной еще мгновение смотрит на меня, а потом спешит прочь.

Я оставляю чай недопитым и выхожу на улицу, но идти мне некуда. И некого навестить. Друзей у меня здесь нет. Я не могу рисковать, зайдя в еще одно кафе, или вернуться в отель, чтобы весь день просидеть у бассейна, репетируя интервью для прессы, которое, я уверена, не принесет никакой пользы.