Старик проиграл эту схватку. Эдуард ушел, а Назар основательно устроился в кресле и приготовился слушать.

* * *

Мы снова засиделись допоздна. Назару соображения доктора Качурина показались весьма интересными и правдоподобными.

– Если речь идет об осени семьдесят пятого года, то понятно, что я ничего не заметил, – кивнул он, выслушав меня. – К этому времени я уже все понял про Зинаиду Михайловну и появлялся у них крайне редко. Наверное, в мае с Днем Победы заходил поздравить, а потом уже только на следующий год на Восьмое марта пришел с цветами. Так что в самый острый момент, когда Зинаида и ее сынок сидели дома, я у них и не бывал.

Мне не хотелось отпускать Назара, тем более, завтра в 9 утра мы не собираемся, день выделен на чтение «Фомы Гордеева» и очередное комсомольское собрание, назначенное на 17:00, и можно будет встать попозже. Я предложил выйти прогуляться перед сном, но Назар только насмешливо фыркнул:

– Ты не в Голландии! Два старика поздно ночью в плохо освещенном поселке – это, знаешь ли, даже глупостью не назовешь.

– Согласен, – рассмеялся я. – Это полный идиотизм.

– Именно! Уж на что местный полицейский начальник нам благоволит, но тут, боюсь, даже он не поможет.

– Да уж… Имя у него какое-то затейливое, как я помню…

– Кочубей, это фамилия такая у него. А зовут Виталием. Его в поселке сильно уважают и боятся, вон девчонки наши, Ира с Дуней, рассказывали, помнишь? Потому мы и живем тут спокойно даже при незапертом подъезде. Если б не Кочубей, мы бы уже столько проблем поимели!

– Ну да, ну да. Значит, сегодня ты опять у Наташи выиграл?

Наверное, я слишком резко сменил тему, и Назару потребовалось некоторое время, чтобы сообразить, о чем я спрашиваю. Ход моих мыслей был мне абсолютно понятен: Назар упомянул о подъезде дома – я вспомнил о том, как стоял возле этого подъезда и слушал стихи, которые по одной строчке произносили мой друг и Наташа.

– Я-то? – переспросил Назар. – А, да, выиграл. А чего ты ушел, не дослушал? Не понравилось?

– Я не ценитель поэзии, – признался я. – Не люблю и не понимаю.

– Это ты зря. Мы все сейчас в такой ситуации, когда нужно креативность взращивать. Ты же нас не отдыхать сюда вывез, а для дела, чтобы мы думали, соображали, одно к другому приставляли. Нельзя ничем пренебрегать, никогда не угадаешь, в какой момент и на каком слове мысль получит волшебный пинок.

Про волшебный пинок я не понял.

– Что получит?

– Идиома такая. Мысль получит толчок. Видишь, как у Эдика сегодня получилось? Слушал стихи, а сообразил про пьесу Горького. Так что ты приходи, послушай. Завтра у нас по Анчарову соревнование. Кстати, тебе и полезно будет, в некоторых его стихах без пол-литры не разберешься.

– Без пол-литры? – снова уточнил я, думая, что ослышался.

– Тьфу ты! Ну, без культурного контекста, чтоб тебе понятней было. Анчаров вообще интересный был человек! Начинал учиться в архитектурном институте, потом война, он записался добровольцем, его послали иностранные языки учить, японский и китайский, он выучил и служил военным переводчиком с китайского. Во какой был парень! Потом учился в художественном училище, потом на сценариста, по его сценарию, между прочим, сняли первый советский телевизионный сериал. Вся страна смотрела! А песню про полустаночек и полушалочек из этого сериала потом еще много лет пели. Анчаров и прозу писал, и стихи, и песни, разносторонний человек. Так что приходи, скучно не будет, обещаю.

– Ты же сказал, что я без этой самой… пол-литры не разберусь.

– Ну, мы с Галией разобъясним тебе, если чего не поймешь. Эдик опять же поможет. Ничем не надо пренебрегать, – снова повторил Назар.

Поскольку идею с прогулкой мой друг не поддержал, я предложил обсудить хронологию событий в семье Лагутиных с учетом допущения, сделанного Качуриным.

Итак, в 1972 году осенью Владимир на олимпиаде по иностранным языкам знакомится с некоей Аллой. Летом 1973 года он оканчивает школу, получает аттестат и успешно поступает в МГИМО. Через два года, осенью 1975 года, начинает учиться на третьем курсе и предпринимает суицидальную попытку. Почему? Что происходило с ним в последние два года перед этим? И куда исчезла Алла?

Зинаида Лагутина, понимая, чем грозит огласка, предпринимает значительные усилия к тому, чтобы по возможности скрыть попытку самоубийства. Вероятнее всего, о ней знает, кроме нее самой, только отец Владимира, Николай Васильевич. Дочери Ульяне выдается та же версия, которая предназначена для всех: острый живот, аппендэктомия, осложнение на сердце – у брата, сотрясение мозга – у матери. Или все-таки Ульяна с самого начала знала правду?

– Вряд ли, – уверенно заметил Назар, когда мы дошли в своих рассуждениях до этого места. – Молоденькая, любопытная, всюду сует свой нос, подслушивает, подсматривает, одним словом, вся в мамашу. А коль в мамашу, то сплетница, всем все пересказывает, да еще и приукрашивает. Зина-то, конечно, базар фильтровала, понимала, кому что можно сказать, а что – нельзя, но она опытная, вон какую карьеру в госаппарате выстроила, стало быть, умная была и осторожная. А Ульяна еще маленькая, на нее надежды нет. Сколько ей тогда было? Семнадцать, на первый курс поступила. Но она хоть и маленькая была, но умненькая, и стержень внутри оказался железным, не то что у братца.

С этим я согласился. Моего единственного личного контакта с Ульяной, когда они все приехали в Америку, оказалось достаточным, чтобы этот стержень почувствовать. Если Зинаида показалась мне скользкой и лживой, то ее дочь производила впечатление человека жесткого и абсолютно бессовестного и безжалостного. Если Ульяна с раннего детства внимательно слушала телефонные разговоры матери, то к семнадцати годам наверняка усвоила, что и лукавый обман, и прямая наглая ложь – вещи не только допустимые, но и полезные и в использовании этих инструментов нет ничего зазорного.

Брат болеет, мать болеет… Но мать болеет как-то странно. Брат целыми днями лежит в своей комнате, ни с кем не разговаривает, телевизор вместе со всей семьей не смотрит, почти не ест – одним словом, действительно производит впечатление человека нездорового. А вот у мамы жалобы, произносимые вслух, как-то не соответствуют ее поведению. Трудно сказать, догадалась ли она о том, что происходило с братом, но вот о том, что сотрясения мозга у Зинаиды не было, догадалась точно. И обернула эту ситуацию в свою пользу, добившись у родителей согласия на перевод после окончания первого курса в другой институт. Интересно, как далеко зашла Ульяна в сборе инструментария для шантажа? Ограничилась только собственными наблюдениями и подслушиванием разговоров? Или добралась до врача, выдавшего больничный Зине, и до хирурга, диагностировавшего у Владимира «острый аппендицит»? Что она говорила родителям? Что всем расскажет правду? Или пошла дальше и пригрозила, что все вовлеченные будут сидеть за взятки и злоупотребление служебным положением? Так или иначе, но она сделала это. Добилась своего.