И Владимир прекрасно знал, почему его сестре позволили то, что не позволили ему самому: учиться там, где хочется, а не там, где мама с папой приказали. В эссе о пьесе «Старик» он прямым текстом пишет о том, что перечитал ее на третьем курсе и увидел, что это великое произведение о шантаже. На третьем курсе, то есть как раз тогда, когда Ульяна развернула свою деятельность по смене места обучения.

– И все-таки я не до конца понимаю, почему все так сложно, – сказал я. – Что мешало Ульяне просто забрать документы из одного института и пойти учиться в другой? Неужели при советской власти в вашей стране для этого требовалось какое-то официальное разрешение родителей?

– Конечно нет, – рассмеялся Назар. – Но в таком деле не получить согласия родителей – штука рискованная. Впрочем, как и в любом другом. Девочка финансово зависима от папы с мамой, зависима от их возможностей, живет с ними под одной крышей и уйти никуда не может, понимаешь? Никуда! Если родители согласны отпустить ребенка, то они, разумеется, помогут деньгами, а вот если уйти, хлопнув дверью и рассорившись, то остаешься в буквальном смысле с голой задницей, не имея ничего, кроме стипендии в сорок рублей, и то при условии, что в зачетке нет троек. Одна тройка – и привет горячий, стипендии лишают до результатов следующей сессии. Ульяна не может жить в студенческом общежитии, потому что у нее московская прописка и общежитие ей не положено. Она не может снять квартиру, потому что это для нее дорого. Она ничего не может! И она понимает, что ей придется жить вместе с родителями, которые ее не одобряют. Родители, конечно, тоже разные бывают, но в данном случае мы говорим конкретно о Лагутиных. Хозяин, Николай Васильевич, перестанет с дочкой разговаривать. Мадам Зинаида перестанет доставать для нее красивые шмотки из «Березки» или из-под прилавка. Она не будет ездить отдыхать на море. Ей не будут ни в чем помогать, не будут давать деньги, она будет жить в атмосфере затяжного конфликта, от которого ей никуда не уйти. Парень на такое мог бы пойти легче, но девочка… Девочкам очень важно, что о них думают и как к ним относятся. У них порог толерантности к конфликтам в среднем ниже, чем у мальчиков.

В такой логике я, честно говоря, усомнился. Да, согласен, поступить наперекор воле родителей – путь к конфликту. Но разве шантаж не приведет к тому же самому?

– Смотря как сказать, кому и в какой момент, – возразил Назар. – Можно грубо схватить за горло и прижать к стенке. После этого тяжелый конфликт, само собой, неизбежен. А можно лисой подкрасться, говорить ласково, выражать, как принято говорить в вашем американском судопроизводстве, обоснованные сомнения. Можно смотреть маме в глаза и причитать: «Какой ужас, мамочка! А вдруг кто-то узнает? Ведь если я догадалась, то и другие могут… Володю запихнут в психушку и сломают ему карьеру, а вас всех привлекут к ответственности и снимут с работы. Какой кошмар!» Все дело в подходе, Дик. В выборе метода.

Что ж, если Назар прав, то можно добавить определенные черточки и к портрету Ульяны. Я склонен был довериться мнению своего друга, ибо он, во-первых, жил в той стране и среди тех людей, а во-вторых, намного больше меня контактировал с Зинаидой и ее семейством.

Владимир доучился в своем институте и получил мелкую должность в МИДе. Полученное образование не ценил, работу свою не любил, делать дипломатическую карьеру не стремился. Ему все было неинтересно. Скучно. Тошно. Он хотел быть учителем литературы в средней школе. Примерно тогда же, когда начал работать, Володя сделал первый подход к «Запискам молодого учителя», ему в ту пору было 23 года. Начал, бросил… Как-то жил, днем работая, по вечерам прикладываясь к бутылке. Спустя два года вновь вернулся к «Запискам», работал над ними систематически, но попивать не прекращал. Более того, имеющийся в «Записках» пассаж об интенсивном общении с теми, кого с полным правом можно отнести к «отбросам общества», позволяет сделать предположение о том, что мой родственник в какие-то моменты пил довольно сильно, причем делал это в компании со спившимися и окончательно опустившимися доходягами (именно такой термин употребил Назар). Скорее всего, такие эпизоды имели место в те два года, которые прошли между началом работы над «Записками» и ее продолжением. В период регулярного посещения библиотеки молодой человек, как мы установили, уже не нуждался в компании и пил в одиночку, иными словами – твердо встал на путь алкоголизма.

Таким образом, после перерыва Владимир пытается взять себя в руки, возвращается к «Запискам», но все-таки окончательно бросает их, не доведя дело до конца. Теперь он хочет писать большой роман, наброски к которому назвал почему-то «Роман-перенос». Но и эту затею он тоже оставил довольно скоро. А спустя некоторое время (весьма короткое) умер.

И все последние годы своей жизни Владимир Лагутин называл себя трусом, дураком и подлецом. И еще почему-то регулярно покупал спиртное в таком гадюшнике (опять же, по выражению Назара), к которому приличные люди стараются без особой нужды даже не приближаться.

* * *

Если я ходил в столовую, а не просил Надежду принести еду на пятый этаж, то почти всегда заставал там Полину либо в обществе Галии, либо болтающей с нашим поваром или с Юрой. Сегодня утром, однако, Полина завтракала в одиночестве, и не в большой комнате, а в дальней, «для руководства».

– Все обрадовались, что к девяти утра не нужно собираться, и решили поспать, – пояснила она. – А я – жаворонок, просыпаюсь рано.

– Как ваша подопечная? – спросил я. – Роман читать начала или на сегодня отложила?

– За нее не беспокойтесь, Дик, она теперь все задания будет выполнять с полным усердием.

Я понимающе кивнул.

– Эдуард?

– Конечно. Девочка влюблена до смерти и будет стараться изо всех сил, чтобы выглядеть нужной вашему квесту. Она же понимает, что сотрудники анализируют и обсуждают каждое сказанное участниками слово, мы ведь этого не скрываем, и ей хочется, чтобы на этих заседаниях ее выделили, похвалили, сказали, какая она умная. И чтобы Эдик это услышал.

– То есть там все серьезно?

– Мне кажется, да. Что самое забавное – с его стороны тоже.

– Неожиданно… – протянул я.

– Неожиданно, – согласилась Полина. – Помнится, я сама утверждала, что девочка приехала искать себе подходящего патрона с деньгами или патронессу со связями. И уверена, что не ошибалась, Марина на момент приезда была именно такой. Вот что скука с людьми делает!

– Скука? В каком смысле? Вы полагаете, что она флиртует с доктором от скуки?

– Нет, что вы, Дик, она действительно влюблена, по-настоящему, уж мне ли не видеть этого! Но в обычной своей жизни она ни за что не обратила бы внимания на Эдика. У нее на это просто не хватило бы интеллектуального ресурса. Она – обычная современная девочка, она привыкла постоянно быть чем-то занятой, жить не выпуская телефон из рук. Она, как и все нынешние молодые, каждую минуту получает кучу разной информации: то читает что-то в интернете, то переписывается. Информации много, но ее же надо осмысливать! Ее надо анализировать, отфильтровывать, критически обдумывать. Понимаете? А они этого не делают. Они не приучены к такой вещи, как «просто сесть и подумать». Они даже слов таких не знают. Зачем думать, когда можно готовый ответ найти в Сети? У них же самый употребительный глагол – погуглить. «Гугл» – наше всё. Главное – правильно сформулировать поисковый запрос. Так, во всяком случае, всегда говорит внук моего мужа. С мужем я давно рассталась, но его дети от предыдущего брака и внуки почему-то ко мне привязаны, – добавила она с невеселой улыбкой. – Часто приходят, с собой зовут, когда за город едут, на выставки и в кино приглашают. Зачем им нужна такая старуха, как я? В театре я занята так мало, что если меня не станет – никто и не заметит, ни труппа, ни зрители.