Теперь, выслушав Эдуарда, я вспоминал и совершенно иначе воспринимал все пассажи из «Записок», где Владимир останавливался на самоубийствах персонажей. Особенно ярким показался мне отрывок, посвященный пьесе «Мещане». И вообще, неудачные суицидальные попытки привлекали внимание Володи намного сильнее, чем попытки удачные. Если наш доктор не ошибается, то что попытался сделать Владимир? Отравиться? Повеситься? Вскрыть вены? Выпрыгнуть из окна? А может, застрелиться? Муж Зинаиды – фронтовик, у него вполне могло иметься оружие, либо наградное, либо оставшееся после войны. Правда, я не знаком с правилами хранения оружия, которые были в советское время, но об этом можно спросить у Назара, он-то наверняка в курсе.

Я заметил, что Качурин то и дело посматривает на часы.

– Торопитесь? – спросил я.

– Пока нет, но в двадцать два часа вынужден буду вас покинуть. У нас очередной тур соревнования между Назаром Захаровичем и Наташей, договорились встретиться в десять вечера. Галия Асхатовна – главный судья, а я арбитр.

Назар на вечерние посиделки не пришел, сказал, что ему вполне достаточно услышанного на обсуждении днем, и предупредил, что пойдет в кафе ужинать и решать накопившиеся в Москве вопросы. На соседней улице мой друг нашел заведение с устойчивым бесплатным вай-фаем, куда и ходил, прихватив с собой ноутбук, когда нужно было поработать с почтой или хотелось пообщаться по скайпу с близкими и друзьями. Иногда я тоже брал свой ноутбук и ходил вместе с Назаром: меня слишком долго нет дома, а дела не ждут, они возникают и накапливаются.

Я устал. Отпустив Эдуарда и Вилена, решил выйти прогуляться. Жара давно сменилась дождливой прохладой, я с удовольствием шагал по плохо вымощенным, щербатым грязноватым тротуарам, вдыхая влажный воздух и рассматривая жизнь, так не похожую на жизнь в маленьком голландском городке. Наш дом был одним из трех уже расселенных и подготовленных к сносу, и хотя улица была достаточно длинной, выглядела она сиротливо. Еще совсем недавно здесь находились и магазин, и ломбард, и мастерская по ремонту электронной техники, и офис филиала какого-то агентства недвижимости, и заведение, в котором, судя по рисунку на вывеске, торговали пончиками и напитками. Теперь же все опустело, закрылось, и только покосившиеся вывески над мертвыми темными окнами напоминали о том, что раньше здесь кипела жизнь.

Пройдя до угла, я свернул на оживленную улицу, которую разрушение пока не коснулось. Андрей Сорокопят, показывая мне существующий и будущий планы поселка, говорил, что поскольку эта улица переходит в трассу между курортной зоной и городом, то здесь предусматривается не снос и полная переделка, а, наоборот, ремонт и благоустройство. То и дело я ловил на себе взгляды прохожих и не понимал, чего в них больше – подозрительности или неодобрения. Мне семьдесят шесть лет, на них и выгляжу, по крайней мере, по европейским меркам, а для провинциальной части России я, вероятно, уже глубокий старик, место которого где-нибудь на завалинке, а то и на кладбище, и моя прямая спина, высоко поднятая голова, элегантная оправа очков, джинсы, кроссовки и вполне молодежного вида ярко-красная ветровка с логотипом дорогого известного бренда вызывают у местного населения вполне понятные чувства. На меня смотрели как на одетого не по возрасту и неуместно молодящегося дедушку. Видели бы они, в каких ярких одеждах ходят пожилые люди в Европе!

Вот и кафе, куда ходит Назар, через оконное стекло мне видна его голова и часть монитора. Шевелятся губы, шевелятся морщины на лице, и я понимаю, что он разговаривает по скайпу. Я остановился, поразмышлял, не зайти ли, и решил продолжить прогулку. У Назара свои дела, и мои уши могут оказаться посторонними, мешающими. После того памятного последнего разговора со скрипачкой во мне на всю жизнь поселился страх превратиться для кого-то в обузу, стать лишним, помешать. Лучше встречу своего друга, когда он будет возвращаться, ведь Эдуард сказал, что они договорились собраться в десять, то есть через двадцать минут.

На противоположной стороне улицы я увидел Ирину, Евдокию и Артема: все трое с видимым наслаждением ели мороженое, купленное в находящемся рядом киоске. Я не знаток моды, но даже мне было заметно, насколько отличалась их одежда от той, в которую одеты прохожие. На Ирине надета длинная, почти до земли, юбка и какая-то невзрачная майка, на Евдокии – бесформенное платьице из чего-то, на вид напоминающего марлю, Артем красовался в нескладных свободных брюках, отдаленно напоминающих джинсы. Меня они не видели и, когда я подошел к ним, изрядно смутились.

– Как это понимать? – строго спросил я.

Сердиться мне не хотелось, я был в превосходном настроении, но дисциплину надо соблюдать.

– Откуда мороженое в такое время? Мороженое в стаканчиках можно покупать только днем. После восьми вечера всякая торговля закрывалась. Забыли? Если хочется мороженого после восьми, будьте любезны отстоять очередь в кафе.

– Извините, – пробормотала Ирина, виновато глядя на меня.

– Это я девушек сбил с толку, – решительно сказал Артем. – Если нужно кого-то наказать, то наказывайте меня, я виноват.

Похвальный порыв. Всех троих я знал одинаково плохо, но, насколько мог судить, Артем тут вообще ни при чем. Вилен неоднократно отмечал, что этот мальчик по десять раз уточнит суть правила, прежде чем что-то сделает, и ни за что не станет ничего нарушать. Скорее всего, мороженого захотелось Ирине, а молодежь ее поддержала. Вот негодники!

Я снисходительно улыбнулся.

– Какое мороженое едите?

– У меня крем-брюле, – ответила Евдокия.

У Ирины и Артема оказался обычный пломбир. Ну ладно, хотя бы в этом вопросе не нарушили. Я отчетливо помнил инструкции Галии: мороженое в стаканчиках могло быть сливочным, пломбиром, крем-брюле или фруктовым. Шоколадное – только в кафе. И никаких фисташковых, банановых, ореховых, лимонных и прочих.

Встав так, чтобы видеть вход в кафе, где сидел Назар, я поболтал с Ириной и Артемом, порадовался, что Евдокия тоже участвует в разговоре, а не молчит, как прежде, спросил, куда они направляются.

– Так просто гуляем, без дела и без цели, – ответил Артем, пожимая плечами. – У вас правила жесткие, вечером никакого дела и никакой цели в их рамках не придумать. Сегодня Галина Александровна как раз читала лекцию о том, как проводили досуг, про кружки всякие в Домах пионеров рассказывала. Честно сказать, я в ужас пришел. Ну ведь, в самом деле, по вечерам вообще деваться было некуда, только во дворах и в сквериках компаниями собираться и дешевое пойло глушить. А если погода плохая, то в подъезды забивались, домофонов-то не было, можно было в любой дом войти свободно.

– Поэтому и читали много, – вздохнула Ирина. – Либо сидели дома и читали, либо тусовались в таких вот компаниях.

– Можно в кино сходить, – подсказала Евдокия.

– Да, – согласилась Ирина, – кино – это единственное, что нам сейчас доступно. Но в настоящий кинотеатр вы же не разрешаете идти.

– Не разрешаю. Вам говорили в самом начале, что поход в кинотеатр заменяется коллективным просмотром фильма на диске, и не в квартире у кого-то из вас, а на четвертом этаже, в общей комнате. Фильмы, отобранные для имитации кинопросмотра, находятся там же. И там же, если вы помните, стоят два блока по четыре кресла, взятые из старых кинотеатров.