города не были свободны от воспоминаний о ней.

Когда я добрался до офиса «Слухов», в вестибюле меня встретил резкий и холодный свет. Охранник пропустил меня к лифтам.

Лифт остановился на двадцать восьмом этаже, и в офисе оказались люди, хотя было уже за полночь. Колесо новостей о знаменитостях крутилось, не переставая. Я проходил мимо кабинок, заполненных людьми, работающими в ночную смену и подающими статьи в последнюю минуту. Люди едва поднимали взгляд, когда я проходил мимо. После сегодняшнего вечера одна из этих кабинок может стать моей.

Эта мысль не подбодрила.

Я постучал в дверь кабинета Тревора, просторного, с окнами от пола до потолка, из которых открывался вид на весь город. Гонконг радужно сиял за его спиной, мерцая в тумане. Я едва мог смотреть туда.

Тревор махнул мне. Он разговаривал по телефону, развалившись на черном кожаном диване, его дорогие кроссовки стояли на журнальном столике со стеклянной столешницей. У Тревора всегда была лучшая обувь, и я восхищался ею. Ему было под тридцать, он вечно тренировался как одержимый, постоянно сидел на какой-нибудь палеодиете, а в его офисе стоял старинный автомат для игры в пинбол. Тревор всегда строил планы на тысячелетия.

Я неловко стоял там несколько секунд, пока он заканчивал разговор.

– Хэй! Джек! – наконец сказал он, когда бросил телефон на диван. – Ходят слухи, что Лаки вернулась к своим людям в целости и сохранности. Скажи мне, что у тебя что-то есть.

– Есть, – сказал я, поднимая свой телефон. – Я был с ней последние двадцать четыре часа.

Он присвистнул.

– Вау, твое симпатичное лицо приносит нам большую пользу, а?

Я неловко улыбнулся.

– Ну, она все узнала. Так что. Теперь она меня ненавидит.

Тревор не выказал сочувствия. Он пожал плечами, изящно обтянутыми дорогим свитером.

– Не повезло. Но у тебя есть история, так ведь?

– Ага.

– Ты молодец. Может быть, я даже дам тебе ее написать.

Я бросил на него острый взгляд.

– Что?

Он придвинул свой ноут к журнальному столику и жестом пригласил меня сесть на диван рядом.

– Ты был тем парнем, с которым она провела весь день, надеюсь, выкладывая всё начистоту. Ты должен быть тем, кто напишет этот язвительный портрет, нет?

Я сел.

– Язвительный?

– Конечно. Это то, что привлечет к нам внимание всего мира. – Он, не глядя на меня, стучал по клавиатуре. – Предполагается, что она ангел, обожаемый своими поклонниками. Президент Южной Кореи признался, что он ее фанат! Она выступала на вечеринке по случаю двадцатилетия его дочери! – Он развернул ноут, и я увидел фото, на котором она позирует с девочкой-подростком в брекетах, обе – показывали символ мира. – Итак, давай посмотрим фотографии.

Он протянул руку. Я передал ему их после секундного колебания. Он подключил телефон к своему ноуту, и на экране появились фото. Одно за другим, весь мой день с Лаки выстраивался в аккуратную сетку. Фотографии того, как она ест, как смотрит, что делает. Ее лицо, позолоченное солнечным светом, таинственное – в тени. Счастливая, созерцательная, любопытная. С каждым фото узел в моей груди затягивался.

– О, взгляни на эту, – сказал Тревор, ткнув пальцем в фотографию, на которой она склонилась над краем пика, ее волосы развевались по ветру, лицо было обращено к солнцу. Она выглядела такой счастливой.

– Выглядит сексуально. Ты превзошел себя.

Кровь застыла у меня в жилах.

– Ты не используешь это, – отрезал я, едва сдерживая гнев.

Тревор скорчил гримасу.

– Что? Почему нет? Кроме того, у тебя нет права голоса в том, что мы используем, а что нет.

– Разве это не моя история? – я старался говорить размеренно, пусть даже внутри закипала ледяная ярость.

Тревор все просматривал фото.

– Не беги впереди паровоза, посмотрим, чего ты добился, закрутив роман с этой сучкой.

Точно.

Я выдернул телефон из шнура, и фотографии пропали с экрана.

– Что ты делаешь? – Тревор ошеломленно посмотрел на меня.

Я встал, меня слегка трясло.

– Ты не получишь эти фото. Или историю. Или еще что бы то ни было от меня. Больше никогда.

Тревор рассмеялся.

– Прошу прощения?

Лаки заслуживала лучшего. Ее слова эхом звучали у меня в голове: «Я в своей жизни не встречала никого, кто бы настолько боялся попробовать».

Она была права. Я выбрал этот путь потому, что он был проще. Безопаснее. Работа позволяла не думать ни о чем. Я, словно собственный отец, позволил своему страху помешать мне разобраться в том, кем я хочу быть на самом деле.

Впервые в жизни я видел все так ясно.

Когда я вышел из кабинета Тревора, я услышал, как он орет позади – что я никогда больше не получу работу в таблоиде, что гонконгские СМИ со мной покончили.

Я шел дальше.

Из его офиса.

Вниз на лифте.

Через вестибюль.

В ночной Гонконг.

Воскресенье

Глава пятьдесят седьмая

Лаки

Когда в воскресенье утром я приземлилась в Лос-Анджелесе, фанаты ждали меня. Они несколько месяцев ожидали этого. Шоу «The Later Tonight» и на моем сайте светилось красными буквами с часами обратного отсчета.

Я была в солнцезащитных очках и бейсболке. Очки, чтобы скрыть факт того, что, несмотря на смертельную усталость, я не могла заснуть в самолете. И ко мне вернулся мой розовый парик.

Как и ожидалось, Джозеф устроил мне разнос, когда я вернулась в свой номер в отеле Гонконга.

– Ты хоть представляешь, через что заставила нас пройти? – его крик разносился по гостиничному номеру. Джи Йон заткнула уши, выражение ее лица было на удивление безразличным, несмотря на то, что Джозеф никогда раньше не кричал.

– Я прошу прощения, – мой голос был едва слышным шепотом.

Джи Йон посмотрела на меня озабоченно.

– Ты в порядке? Что-нибудь случилось?

Она никогда раньше не суетилась надо мной так, и я прикусила губу, чтобы сдержать слезы. Мне уже так надоело плакать. Я покачала головой.

– Я в порядке.

– Конечно, она в порядке! – взревел Джозеф. – Она развлеклась. С парнем. За несколько часов до проклятого шоу «Later Tonight»!

Парень. Я не хотела думать об этом парне. Никогда больше.

Я получила строгий выговор от Джозефа с угрозами развенчать меня как звезду и приставить ко мне больше охраны.

Когда позже я наконец забралась в постель, каждая молекула моего тела чувствовала себя подавленной. Откровения и открытия прошедшего дня были запятнаны чем-то постыдным и жалким. Я приняла свои лекарства и заснула через несколько минут, а