Я застрял в этой макабрической мизансцене, и кажется, прошла уже вечность, но наконец перемена погоды снова открывает мне путь. Заходя глубже в лес, под его зеленым покрывалом я ощущаю, как чувство безопасности и спокойствия гасит первоначальную настороженность. Едва слышное птичье пение успокаивает. За каждым моим шагом присматривают скульптурные ангелы. Я начинаю понимать, чем прекрасны такие кладбища.

Одно из первых в своем роде, кладбище Вальдфридхоф в предместье Мюнхена устроено не по стандартной схеме. Здесь нет разлинованной сетки, экономно размещающей трупы, вместо нее – петляющие как в лабиринте тропинки и точки медитации. Флора органично сливается с участками и надгробьями, повторяя неразрывное переплетение между природой и смертью. Это место в равной мере посвящено живым и мертвым.

По булыжной дорожке я дохожу до небольшого участка, где стоит домик из песчаника с оградой из гвоздики и фонарей, постаревшей серой крышей и, как в большинстве баварских домов, стоящим внутри распятием. Старинным немецким шрифтом “фрактур” здесь написано имя доктора Генриха Эрнста Геринга, бывшего kaiserlich deutscher Ministerresident (министра-наместника Германской империи) и сразу под ним – имя его жены, Франциски Геринг, урожденной Тифенбрунн. И в самом низу надгробия я вижу его: Альберт Геринг, инженер, родился 9 марта 1895 года, скончался 20 декабря 1966 года. Вот максимум, на который мне удалось приблизиться к этому человеку, – человеку, которого я никогда не встречал, но которого смог так хорошо узнать.

Я отправился в это паломничество, чтобы воздать должное и чтобы сказать последнее прощай. Я путешествовал с Альбертом три года – он в роли гида, я в роли любознательного экскурсанта. Он уводил меня в прокуренные подвальные кабаре и богемные кафе. Он бросал меня в гущу разъяренной венской толпы. Я опускался на колени рядом с ним и пожилыми еврейками, которых заставляли отскребать булыжники венской мостовой. Я слышал, как он кричал от шока и ярости, видя, как учтивость его нации трансформируется в бездумную жестокость, а потом и вовсе в элементарный бандитизм. Я присутствовал в берлинском кабинете Германа, когда Альберт вступался за коллегу. Гестапо, которое дышит ему в спину, и его лицо, искаженное страхом. Его мундштук и обаяние Кэри Гранта. И кофе – аромат хорошего крепкого кофе теперь всегда будет вызывать в моей памяти образ Альберта.

И тем не менее, пока я размышляю над жизнью Альберта у его могилы, мне кажется странным и несправедливым, что это единственное место, где можно заняться подобной ретроспекцией. В отличие от Оскара Шиндлера и Рауля Валленберга, на Аллее праведников в Яд ва-Шем нет дерева, посаженного в его память. Не существует музея, который мы могли бы посетить, чтобы узнать о его подвигах. Этот кусок замшелого песчаника – единственное каменное сооружение, которое связано с его наследием.

* * *

Грозовые тучи покинули лес, отправившись досаждать центру города. После себя они оставили лишь Геринга, меня, розово-голубое в прожилках небо и сладкий запах только что прошедшего дождя. Чавкая ногами среди коричневой хвои и шишек, я подхожу поближе, чтобы рассмотреть могилу. Чего-то здесь не хватает. Ни единого упоминания о самом описываемом из всех Герингов – Германе.

15 сентября 1946 года тело Германа было найдено в его нюрнбергской камере, безжизненное и накачанное цианистым калием. Одни полагают, что капсула цианида была у него все время, спрятанная в баночке с кремом для бритья, другие – что это охранник передал ему средство для самоубийства. Когда Германа приговорили, он попросил о солдатской смерти – расстреле. Ему отказали. Оказавшись перед перспективой обычной казни для уголовников – через веревку, – он разыграл свою последнюю карту, как бы в насмешку над противниками. Мертвого Германа с одним застывшим открытым глазом доставили в зал исполнения казней. Там его встретило множество смущенных, красных лиц. И краснее всего было лицо полковника Бертона К. Эндруса – коменданта, которые принял все возможные меры для предотвращения самоубийств среди заключенных. Даже своей смертью Герман смог нанести удар. Потом, сразу после полуночи, труп Германа вместе с трупами еще десяти его товарищей-нацистов отвезли в американский крематорий в Мюнхене. Его прах был вечером тех же суток выброшен в Конвенцбах – ручей едва ли трехметровой ширины.[269] Оттуда волны понесли его до самой реки Изар, а затем через Мюнхен, Английский парк и сельскую Баварию, пока, наверное, его не подхватил могучий Дунай, который через Вену, Братиславу, Будапешт и Белград наконец доставил его к Черному морю. У Германа нет ни надгробия, ни какой-либо официальной отметки места и времени смерти.

Я смотрю вниз, на медное основание надгробья, зеленое от окиси и закрепленное латунными болтами с шайбами в виде Железных крестов, и отскребаю слой грязи. Постепенно я обнажаю гравировку: солдат в пробковом шлеме с винтовкой на боку. Это, должно быть, рейхскомиссар Генрих Геринг, который завоевывает для кайзера новые рубежи в юго-западной Африке. По бокам от его импозантного изображения старым немецким шрифтом “фрактур”, почти неразличимо из-за древности и погоды, запечатлена небольшая эпитафия, провозглашающая ценности семьи Герингов. Начинаясь слева, она гласит: “Wir sind nicht von denen die da weichen” – и продолжается справа: “Sondern von denen die da glauben”. “Мы не из тех, кто поддается, а из тех, кто верит”.

Легко понять, почему, когда молодые Герман и Альберт Геринги смотрели на эту самую могилу в день похорон отца, у них в глазах стояли слезы вины и сожаления. Только тогда они по-настоящему поняли, насколько великим человеком был их отец и что означает носить его фамилию. Им тоже хотелось продолжить великие традиции предков. Они хотели, чтобы отец и семья гордились ими. Однако как сильно различаются их пути: путь Германа привел его в мутную воду небольшого мюнхенского ручья, а путь Альберта оказался запечатленным в камне и, что важнее, в жизни тех, кого он коснулся, в том числе и моей.

Бескорыстное мужество Альберта в эту темную эпоху истории осталось без официального признания – его вклад не отмечен ни медалями, ни грамотами. Хуже другое: его жизнь оказалась сведенной к примечанию к мрачной биографии брата. Но если отправиться многими путями, освещенными светом жизни Альберта, раскопать истории тех, кого он спас или вдохновил, то вашему взору начинает представляться силуэт поразительного, хотя и необычного генеалогического древа. Это родословие, которое объединяет людей и их семьи не кровью, а единой фигурой, которой они коллективно обязаны своим спасением: Альбертом Герингом. На своем пути я встречал врачей и режиссеров, государственных деятелей и ученых, музыкантов и бизнесменов, членов королевской семьи и преподавателей, – все они могли бы возвести свои жизни к героизму Альберта.

Хотя в свое время он удостоился разных слов: чуждый элемент, нацист, наглец, гедонист, преступник, – потомство даровало ему право на последнюю эпитафию. Он – патриарх живучего клана из сотен выживших и их потомков, разбросанных по всему белу свету. Именно тогда, глядя на его надгробие, я понял, что это совсем не конец.