темпоральной культуры, игнорирующей текучесть и социально сконструированную природу этих категорий и вездесущий характер некоторых обязанностей по уходу. К примеру, утверждение Кена Робертса (Ken Roberts), что «все люди будут иметь стойкий временной суверенитет в отношении многих форм их досуга, особенно в наши дни 24-часовых городов и видеозаписей» (Ken Robert, 2002, p. 177), является совершенно чуждым многим опекунам. Как пишет Кристина Эверингем (Christine Everingham), «переживание времени либо как «свободного» или кем-то «данного» пришло к внезапной остановке. с рождением моего первого ребенка. За один вечер я потеряла все свое свободное время. Абстракции часового времени не могут быть наложены непосредственно на новорожденного ребенка» (Everingham, 2002, p. 335). Квантификация свободного времени также игнорирует его реляционную природу, рассматривая время в терминах индивидуальной собственности, а не как связанного с общественными ритмами, часто зависящими от домашней «темпоральной деятельности» в планировании и координации домашних графиков, тем самым делая возможным членам семьи ходить в школу, на работу и включаться в социальную жизнь за пределами дома (Everingham, 2002, p. 340).

Эти вопросы связаны с лежащей в основе проблемой, как респонденты дневников решают, что избрать своей зарегистрированной деятельностью в тот или иной период. Хотя Эндрю Харви (Andrew Harvey) утверждает, что «исходя из своей природы, дневник обеспечивает запись всех видов деятельности в течение определенного периода» (Harvey, 1999, p. 19), другие исследователи использования времени утверждают, что создание таких записей не такое уж и простое дело. Таким образом, Гершуни, чье неприятие заявлений феминисток о времени досуга упоминалось ранее, считает, что длина сложных процессов, указанных людьми в дневниках времени, «отражает их выбор того, что они считают основным из массы их собственных впечатлений», и редактирует «комплексную и многоуровневую реальность, в которой многие вещи происходят одновременно, через простую последовательность отдельных действий». Он резюмирует, что «мы можем достичь этого процесса редактирования; мы знаем, что мы можем "свидетельствовать о дне"» (Gershuny, 2000, pp. 254, 260). Однако «мы» можем быть в состоянии «свидетельствовать о дне» очень различными способами, не все из которых могут быть втянуты в «смирительную рубашку» отчетности дневника. В самом деле, с точки зрения феминистской перспективы, способность респондентов соответствовать ожиданиям исследователей использования времени может рассматриваться как возможность поддерживать требования доминирующей модели мужественности, которая маргинализирует «другие» опыты и способы познания, а не как обоснование метода дневниковых записей.

Гершуни к тому же признает, что на точность результатов исследований могут влиять изменения в социальных нормах, которые, в свою очередь, влияют на то, как деятельность учитывается. Таким образом, он и Салливан предполагают, что тенденция к увеличению времени по уходу за ребенком может частично отражать изменения в отчетности, а не поведении, где ожидается, что родители заинтересованы в деятельности со своим ребенком больше, чем в прошлом, так что если кто-то в 1950‑х годах, возможно, делал запись «пошел на футбол с сыном», сегодня это может выглядеть как «взял сына на футбол»; первая запись может быть классифицирована исследователями как «участие в спортивных соревнованиях», а последняя как «связанная с деятельностью по уходу за детьми «(Sullivan and Gershuny, 2001, p. 342). Так как эти социальные нормы к тому же являются гендерными нормами, мужчины и женщины могут воспринимать и записывать одинаковую деятельность по-разному — другими словами, гендер может быть «сделан» не только через исполнение определенных действий, но также через способы, с помощью которых они запоминаются и интерпретируются. Поскольку доминантные гендерные нормы меняются со временем и между обществами, гендер, который может быть «сделан» участниками исследований использования времени, сам по себе изменчивый, что затрудняет определения его подлинности от записанных отличий в поведении.

Эти проблемы не сводят на нет исследования использования времени, но они предупреждают, что к ним нужно подходить с осторожностью и что их ограничения должны признаваться. Некоторые практические вопросы, вытекающие из этих общих проблем, обсуждаются в оставшейся части этого подраздела.

Практические вопросы

До недавнего времени измерение неоплачиваемой работы было сфокусировано на анализе «основной» или «первоочередной» деятельности. Это не дает никакой возможности учета деятельности, которая делалась одновременно, и в настоящее время широко признается, что такие исследования особенно склонны недооценивать время, потраченное родителями на уход за детьми: к примеру, кто-то может описать свою деятельность как «просмотр телевизора» или «приготовление обеда», даже если там есть маленькие дети в комнате и нет больше других взрослых в доме (Robinson, 1999; Ironmonger, 2004). Даже когда вторичная активность включена, время по уходу за детьми может по-прежнему должным образом не учитываться, так как родители могут готовить обед и общаться с друзьями, а также могут быть ответственны за детей, но могут отметить в дневнике только два вида деятельности; в самом деле, мать, сидящая в доме со свои маленьким ребенком, может рассматривать целый день, посвященный уходу за детьми, в качестве фона своей жизни, а не как «деятельность», достойную записи в дневник. В большинстве исследований также записываются только «активный» уход за детьми, не принимаются во внимание «пассивный» уход, оказываемый взрослым «по звонку», когда он не в состоянии покинуть дом или когда родители спешат домой, потому что ребенок возвращается из школы, а потом готовят ужин, пока он смотрит телевизор. Эти исследования к тому же игнорируют времязатратные задачи, связанные с уходом за детьми, кодируя их отдельно как «уборка», «мытьё» и так далее. Это означает, что они не могут быть надежным путеводителем по «временным затратам» ухода за детьми или их распределения между мужчинами и женщинами.

Сосредоточение на первоочередной деятельности также недооценивает время, затраченное на другие формы обеспечения ухода: более того, недооценка времени, затраченного на пожилых людей, вероятно, еще больше. Как утверждает Бернард Кейси (Bernard Casey, 2004), это отчасти так, потому как исследователи использования времени проявляют небольшой интерес к этой области, а также имеют гораздо меньшее количество категорий для описания деятельности, связанной с уходом за пожилыми людьми, чем по поводу ухода за детьми; это отсутствие интереса, возможно, отражает собственный опыт и возраст исследователей. Отсутствие соответствующих категорий затрудняет определение такой заботы: к примеру, уборка или поход по магазинам для пожилых родителей обычно определяется просто как «уборка» или «поход по магазинам», хотя при этом теряется из виду деятельность, сопровождающая эти основные задания, например, приём пищи или просмотр телевизора. Заботе о детях, оказываемой другими родственниками (в основном женщинами), также мало уделяется внимания (Folbre et al., 2005).

Пример просмотра телевизора со своими детьми пожилыми родителями к тому же показывает, что сосредоточение на главной или «основной» деятельности создает проблемы для измерения свободного времени. Не только потому, что