– Почему? – не поняла Лена, – Ты имеешь в виду сороку, что ли?

– Я имею в виду, что там, у Феофанова, уже вечер. А сейчас еще день.

– С чего ты взял, что вечер? – удивилась она. – Наоборот, там все в полном разгаре. Ты просто смотрел кое-как, невнимательно.

– Я-то как раз внимательно смотрел, – Денис усмехнулся, – ты муравейник видела, в самом углу, слева?

– Конечно, видела.

– Обратила внимание, что он почти закрыт? Так бывает только перед грозой или в сумерки.

Лена глядела на него с недоумением. Она не помнила, как именно выглядел муравейник. Сколько разглядывала картину – и ни разу не заметила того, о чем сейчас говорил Денис.

– Это во-первых, – тоном докладчика произнес он, – а во-вторых, на картине солнце совсем низко стоит. Просто его не видно за деревьями, но по тому, как падают лучи, можно догадаться.

Лена невольно улыбнулась.

– Это у тебя от мамы?

– Что?

– Такие широкие познания в области биологии?

– При чем тут мама? – сердито возразил Денис. – Элементарная наблюдательность. Вы там, в своем музее, привыкли делать из этой картины икону, придумывали какой-то загадочный смысл. А все гораздо проще. Ваш Феофанов потому и назвал ее «Миг счастья ускользающий», что день-то заканчивается. Вот-вот наступит ночь.

– Фантастика! – ошеломленно пробормотала Лена. – Неужели только в этом дело?

Он глянул на нее насмешливо.

– А ты думала в чем? В муравьях?

Лена почувствовала нечто сродни разочарованию. Значит, все настолько примитивно, обыденно. А они-то с Томкой и Семеном Ильичом ломали голову над тайной холста, мечтали когда-нибудь постигнуть ее и не ведали, как смешны и наивны их философствования.

– Ленка, – Денис ласково погладил ее пальцы, – да ты не расстраивайся. Подумаешь, картина! Тут у нас гораздо лучше. Смотри, трава какая и озеро классное. И солнышко. Видишь?

– Вижу. – Лена счастливо улыбнулась и вздохнула. – Ты и есть мое солнышко. Мое рыжее солнышко.

Он сгреб ее в охапку, привлек к себе. Они снова сидели, обнявшись, и слушали, как из чащи доносится тихое, но настойчивое кукование.

– Давай посчитаем, сколько мне жить осталось, – спокойно предложил Денис.

– Не надо. Я не верю в кукушку. Если уж так хочется погадать, лучше по глазам.

– Это как? – Он поглядел на нее с любопытством.

– Вот так. – Лена повернула его лицом к себе. – Смотри прямо и не моргай. – Она уставилась ему в глаза. Радужка была пестрой и узорчатой, как крылья махаона. Лена никогда не видела так близко чужих глаз. Ощущение было удивительным и непривычным.

– Ну чего там? – произнес Денис нетерпеливо. – Я больше не могу.

– Моргай, – разрешила Лена и отодвинулась, – все у тебя отлично. Будешь жить еще лет пятьдесят, если не больше.

– Да? – Он покосился на нее недоверчиво. – И как, интересно, ты это определила?

– По радужной оболочке. Если человек тяжело болен, там есть пятна. У тебя их нет.

– По-моему, это полный бред, – сказал Денис, однако Лена увидела, что ее слова его обрадовали. «Надо заставить его не думать о болезни, – пришло ей в голову, – совсем. Забыть. И не стараться никому ничего доказывать».

Они посидели еще, вполголоса болтая о всякой ерунде. Жара совсем сошла. По воде бежала морщинистая рябь. Верхушки елей покачивались с тихим скрипом.

– Пора домой ехать, – проговорила Лена, складывая остатки еды в пакет. – Как ты? – Она кинула на Дениса пристальный взгляд.

– Нормально.

– Идти сможешь?

– Смогу.

– Тогда поднимайся, и пошли.

Лена надела поверх давно высохшего купальника юбку и кофточку, собрала сумки, свернула покрывало. Денис осторожно встал с травы.

– Лен!

– Что, Дениска?

– А как мы дальше будем? Когда вернутся твои дочки.

– Так и будем. – Она ласково улыбнулась ему и закрутила волосы в узел.

– Ты же говорила, что предпочтешь меня больше никогда не видеть. – Его тон был небрежным и ироничным, но в глазах Лена ясно прочла напряженное ожидание.

– Я просто трепалась. Точно так же, как ты сам.

Лицо Дениса прояснилось.

– Я помогу тебе с деньгами, – сказала Лена, – снимешь комнату, а там будет видно.

– Не надо мне твоих денег, – произнес он резко.

– Не надо так не надо. – Она решила не спорить. Если в нем проснулась гордость, пусть. Кто знает, что у него сейчас творится в голове: может, ценности кардинально сместились и все, что раньше казалось вполне приемлемым, теперь вызывает протест.

Лена дала Денису пакет полегче, и они углубились по тропинке в лес. Вокруг пахло сыростью и мхом, под ноги то и дело попадались еловые шишки, в малиннике заливался соловей.

– Дней через десять ягоды пойдут, – проговорил Денис, вглядываясь в зеленые завязи, – да и грибы тоже.

– А в Козлянске есть леса?

– Еще какие! Только там суше гораздо, и сосен много. А елей почти нет.

– Ты все-таки съезди к матери, – мягко сказала Лена, – она ж там, наверное, с ума сходит.

– Давай вместе съездим.

Она даже остановилась посреди тропинки.

– Как это вместе? В каком качестве, интересно, я туда заявлюсь?

Он глянул на нее с озорством.

– А в каком ты хочешь?

– Странная постановка вопроса. – Лена усмехнулась и двинулась вперед. – Надо быстрей идти, а то опоздаем на электричку.

Денис молча зашагал следом. Минут через пятнадцать показалась платформа. Лена вытащила из сумки расписание поездов, поглядела в нужную графу и удовлетворенно кивнула:

– Как раз, пять тридцать. К семи уже будем в Москве.

– Спать охота. – Денис сладко зевнул и потянулся.

– Спи. Я повяжу. Спицы взяла, а для чего – непонятно.

Подошла электричка. На сей раз им повезло: вагоны оказались новыми, спинки скамеек были обиты мягким дерматином. Денис сел, приткнулся боком к Лениному плечу и почти тотчас задремал.

Она не успела достать вязание и сидела тихо, опасаясь его разбудить. Ей было хорошо и спокойно, будто все в ее жизни уже решилось наилучшим образом. Лена не думала о том, что будет дальше – ни о грядущем приезде Риты с Валюшкой, ни о том, что через месяц вернется Виктор. Сейчас ей было совершенно неинтересен и безразличен завтрашний день. Она наслаждалась сегодняшним, каждым его мгновением, ощущением, что Денис рядом, совсем близко. До него можно дотронуться, поправить упавшие на лицо волосы, проследить, чтобы его ненароком не продуло вагонным сквозняком. Она испытывала по отношению к нему нежность, до слез, до комка в горле. Эта нежность была и материнской, и женской одновременно, Лена не могла четко разграничить, где заканчивается ее снисходительность к Денису как к существу значительно менее зрелому и опытному и где начинается ощущение слабости перед ним как перед мужчиной. Чувства эти слились в ней, наделив спокойствием и уверенностью, что все происходит так, как должно быть.