На следующий день оппозиция собралась в доме Якоби. 7 сентября в том же составе – у Нимёллера. По мнению Бонхёффера и Хильдебрандта, настало время раскола. Церковный синод официально проголосовал за отстранение от пастырского служения группы лиц только на основании их этнического происхождения. «Немецкие христиане» открыто порвали с истинной и традиционной верой. Бонхёффер и Хильдебрандт призывали пасторов заявить протест и заставить к себе прислушаться, демонстративно отказываясь от служения, но их призыв оставался гласом вопиющего в пустыне. Кроме них, ни один человек не собирался пока заходить так далеко.

Сомневался даже Карл Барт. 9 сентября Бонхёффер написал великому богослову, спрашивая его, не настало ли время для «исповедания», status confessionis: «Многих из нас весьма привлекает идея Свободной Церкви». То есть он и его единомышленники готовы были отколоться от немецкой Церкви. Барт же считал, что самим уходить не следует, надо выждать, пока их изгонят официально. Пока надо оставаться внутри Церкви и протестовать. «Если схизма произойдет, – писал Барт, – пусть инициатором выступит другая сторона». Он добавил даже, что стоит дождаться, пока «столкновение произойдет по более ключевому моменту»239.

«Что же считать более ключевым, чем Арийский параграф?» – недоумевали Бонхёффер и Хильдебрандт. Бонхёффера ответ Барта столь удручил, что он даже не известил его заранее о своем отъезде в Лондон, – написал уже из Англии много времени спустя. К тому же он понимал, что Барт попытается отговорить его от эмиграции.

В качестве реакции на Коричневый синод в скором времени сложился знаменитый Pfarrernotbund – Чрезвычайный союз пасторов. Выросло это объединение из документа, подготовленного 7 сентября Нимёллером и Бонхёффером. Убедить других священников в том, что настало время для раскола и отказа от официального положения в Церкви, Бонхёффер и Хильдебрандт не смогли, но хотя бы попытались сформулировать свою позицию. Официальный протест против Коричневого синода был озаглавлен «К национальному синоду», поскольку национальный синод был назначен на тот же месяц в Виттенберге.

Прежде, чем предъявить это послание церковным властям, авторы показали его Бодельшвингу, и тот передал смягченную версию документа рейхсепископу Мюллеру. Нимёллер распространил документ среди немецких священников. Протест состоял из четырех основных пунктов: во-первых, нижеподписавшиеся вновь обращались к Писанию и к прежнему учению и исповеданию Церкви; во-вторых, они намеревались приложить усилия к тому, чтобы Церковь сохранила верность Писанию и исповеданию; в-третьих, они обещали финансовую помощь всем, пострадавшим от новых законов или от других видов насилия. И, в-четвертых, они решительно отвергали Арийский параграф. К немалому удивлению Нимёллера, Бонхёффера и все остальных участников, их заявление встретило безусловно позитивный прием. 20 октября многие священники из разных уголков Германии подписали этот документ и создали организацию – Чрезвычайный союз пасторов. К концу года в союзе состояло уже шесть тысяч человек. Так был сделан первый шаг к тому, что войдет в историю сопротивления как Исповедническая церковь.

* * *

Вторую половину сентября Бонхёффер провел в Софии на экуменической конференции Мирового Альянса. Он также участвовал в другом экуменическом движении под руководством Джорджа Белла, епископа Чичестерского – эта организация именовалась «Жизнь и работа» и она также проводила в это время конференцию в Болгарии, в Нови Саде. Как раз в этот момент Теодор Геккель, рекомендовавший Бонхёффера пастором для лондонских немцев, обнаружил свое истинное лицо и проявил горячее желание сотрудничать с «немецкими христианами». В качестве официального представителя немецкой Церкви на экуменическом собрании он предложил до гротеска благостную версию решений синода, который только что официально отлучил евреев от церковной жизни. С точки зрения Бонхёффера, поведение Геккеля не заслуживало ничего, кроме презрения.

Одно лишь радовало: мало кто на конференции поверил его рассказу. По настоянию Белла была принята резолюция, выражавшая «глубокую озабоченность» всех «представителей различных европейских и американских церквей в особенности в связи с суровыми мерами по отношению к лицам еврейского происхождения»240. Белл вскоре станет ближайшим союзником Бонхёффера в этой борьбе, а Бонхёффер останется для Геккеля на годы камнем преткновения главным образом потому, что будет упорно и бесстрашно сообщать Беллу, а через Белла всему миру правду о событиях в немецкой Церкви, правду, которая шла вразрез с официальными отчетами Геккеля и ему подобных.

Экуменическое движение окажет Бонхёфферу поддержку в грядущие годы, но, как и его союзники внутри Германии, поначалу экуменисты не были готовы к радикальным мерам, на которых настаивал Бонхёффер. Но нескольких верных друзей он уже обрел, например, в лице шведского епископа Вальдемара Аммундсена. В составе небольшой группы представителей экуменизма Аммундсен приватно встретился с Бонхёффером в Софии, и Бонхёффер сумел во всей полноте представить этим людям происходящие у него на родине события. Они выслушали сочувственно и глубоко растрогали Дитриха тем, что все вместе помолились за него.

Бонхёффер просил руководителей экуменического движения отсрочить вопрос об официальном признании «новой» немецкой Церкви во главе с рейхсепископом Мюллером. Он предложил им направить в Германию делегацию для расследования на месте. Бонхёффер знал, что нацисты весьма озабочены тем, как они выглядят перед мировым сообществом, а потому экуменическое движение могло основательно надавить на них.

На конференции в Нови Саде была принята резолюция по еврейскому вопросу – еще более решительная, чем в Софии: «Нас в особенности удручает тот факт, что меры, принятые властями Германии против евреев, оказали столь сильное влияние на общественное мнение, что в иных кругах еврейская раса уже стала считаться низшей»241. Выразили также протест против действий немецкой Церкви в отношении «священников и служителей церкви, которые по случайности рождения не являются арийцами». На конференции эти действия объявили «отрицанием ясно выраженного учения и духа Евангелия Иисуса Христа»242. Это были сильные слова – и таким образом положение Геккеля в Церкви оказалось под угрозой.

* * *

Бонхёффер возвратился в Германию, чтобы принять участие в работе национального синода в Виттенберге – в том самом городе, где Лютер положил начало Реформации. К его приезду уже более двух тысяч пасторов успело подписать манифест Чрезвычайного союза. В день, когда собирался синод, отец одолжил Дитриху свой «Мерседес» с шофером. Он выехал спозаранку с Вангенхаймштрассе, прихватив с собой Франца Хильдебрандта и их общего друга Гертруду Штевен. Было дивное осеннее утро. Заднее сиденье автомобиля завалили коробками с манифестом. В то утро авторы раздавали этот документ и прибивали его к деревьям по всему Виттенбергу.

При виде почетной стражи у дверей Людвига Мюллера трое друзей морщились и закатывали глаза. Прямо на месте Бонхёффер и Хильдебрандт направили Мюллеру телеграмму с требованием разъяснений по вопросу об Арийском параграфе, поскольку он не затронул его в своем утреннем выступлении.

В тот день Мюллера единогласно избрали рейхсепископом, и как будто мало было такого позора, церемонию провели в церкви замка Виттенберг, над гробницей Лютера. Неистощимо остроумный Хильдебрандт все беспокоился, не перевернется ли в гробу основоположник Реформации. Официальное посвящение Мюллера в сан епископа Третьего рейха было назначено на 3 декабря и должно было состояться в кафедральном соборе Магдебурга. «Немецкие христиане» вновь одержали сокрушительную победу. Бонхёффер и Хильдебрандт пришли к выводу, что раскол неизбежен.