уехала из гостиницы «Англетер», где Байрон демонстративно не замечал меня, зато постояльцы буквально испепеляли нас с Мэри своими осуждающими взглядами, — жизнь наладилась. На роскошной вилле Диодати, где Байрон живет со своими слугами и секретарем Полидори (о нем еще расскажу), в гостиной стоят большие старинные часы. Они не ходят, и завести их никому не удается. Но Альбе (это Мэри придумала его так называть — инициалы «LB» (Lord Byron), плюс остров Эльба, где томился Наполеон, плюс мастерское исполнение Байроном албанских песен) придумал игру для нас двоих: он незаметно ставит часовую стрелку на двенадцать — и это означает, что он предлагает мне остаться у него на ночь. Что я и делаю. Правда, он велит мне уходить рано утром — дом, где живем мы с Перси и Мэри, в десяти минутах ходьбы, но идти надо по склону, сплошь покрытому виноградниками, и я постоянно рву юбки. Вчера даже потеряла туфлю и добиралась по мокрой земле босиком. Но мне весело! Мне так хорошо с ним! Мэри и Перси делают вид, что ничего не замечают, хотя, конечно, замечают всё.

Альбе жесток не только со мной. Вот его секретарь и помощник Полидори — красивый юноша, сын итальянца и англичанки. Он обладает медицинским дипломом Эдинбургского университета, весьма самолюбив и считает себя писателем, знает французский и итальянский, что очень кстати — мы с Мэри просим его разговаривать с нами на итальянском, чтобы совершенствовать свои навыки. Вчера все мы стали свидетелями такого разговора:

Полидори — Байрону: «Скажите, есть ли что-либо, кроме писания стихов, чего я не смог бы сделать лучше вас?»

Байрон — Полидори: «Таких вещей как минимум три. Первое — я могу попасть из пистолета в замочную скважину вон той двери. Второе — могу доплыть до середины озера. И третье — я могу задать вам хорошую трепку, чтобы больше вы не задавались такими вопросами». Полидори покраснел, выбежал из комнаты, и больше в этот день мы его не видели.

Понедельник, 17 июня

Боже, какую ночь мы пережили! Начну с того, что Полидори, кажется, влюблен в Мэри, Перси — в Альбе, а я — понятно в кого. Мы пьем много вина, иногда мешая его с лауданумом, так что у всех голова идет кругом. И вот вчера — с вечера опять зарядили дожди, и грохотали грозы — Байрон предложил всем литературное состязание: пусть каждый придумает какую-нибудь страшную историю о привидениях, вампирах и прочих монстрах. Все хохотали, бегали друг за другом по всему дому со страшными криками, Полидори завернулся в простыню и стал всех пугать, и, кажется, только одна Мэри отнеслась к этой идее серьезно. Когда мы с ней вдвоем оказались в гостиной (я все косилась на часы, не переведена ли стрелка), она спросила меня:

— О чем ты напишешь?

— Да я вообще не собираюсь ничего делать — это же шутка. Мы что, будем соревноваться в письме с Байроном и Шелли — ты в своем уме?

— А почему нет? Я же пишу, да и ты вспомни своего «Идиота» — ты его так и не окончила, между прочим, хотя время было. Вот и случай доказать, что мы ничем не хуже их.

— Мэри, если писать о чудовищах, то необязательно призывать в помощь нечистую силу. Посмотри на окружающих нас мужчин — начиная с твоего отца и заканчивая Шелли и Байроном. Разве они не настоящие монстры, с которыми не сравнятся никакие привидения? Но об этом ни ты, ни я никогда не напишем.

— Клер, ты и сама не понимаешь, как важно то, что ты сейчас сказала. Дай мне подумать.

Тут в комнату вбежали с хохотом и криками все остальные, и наше жутковатое веселье продолжилось.

Воскресенье, 23 июня

Вчера Перси чуть не утонул: они с Альбе попали в страшный шторм посреди озера и уже приготовились к гибели. Альбе рассказал нам, что был поражен хладнокровием Перси: тот встал на корме во весь рост, скрестил на груди руки и молча наблюдал, как волны собираются поглотить их лодку. Байрон разделся и приготовился спасаться вплавь, когда выяснилось, что Шелли совсем не умеет плавать. «Конечно, я бы вытащил его, — добавил Альбе, — но все же странно: быть столь преданным водной стихии и не научиться плавать!» Потом они заночевали в какой-то деревушке возле Шильонского замка, где томился бедный Франсуа Бонивар. Они видели его темницу: она выдолблена в гранитном утесе, а на одной из колонн еще висит кольцо, к которому была прикреплена цепь несчастного!

Среда, 3 июля

Альбе написал поэму после того, как они с Шелли посетили Шильонский замок, и теперь все ее обсуждают. Но мне не до того: я поняла, что опять беременна. Скорее всего, это произошло еще в Лондоне, во время наших первых — таких счастливых! — свиданий. Но как сказать об этом Байрону, учитывая его непостоянство, резкую смену настроений и постоянную готовность унижать и обижать тех, кто от него зависит? Я призвала на помощь Перси. И попросила его первым сообщить об этом Альбе. Кажется, он расстроился, но покорно отправился на виллу Диодати для разговора. Я пошла с ним и незаметно спряталась за дверью. Дальше все было душераздирающе.

— Альбе, у Клер будет ребенок.

— От тебя?

— Оставь шутки, дело серьезное, ты же видишь, она сама еще совсем дитя. Каковы твои намерения?

— Их попросту нет. Как известно, у меня есть законная дочь Августа Ада Кинг, ну и еще сотни бастардов, которые, как уверяют их матери, тоже мои. И не кто иной, как ты, с самого начала видел, что ни о каких серьезных отношениях между мной и Клер и речи никогда не было. Все случившееся — исключительно ее воля и ее каприз. Так что выпутывайся теперь из этой ситуации сам как знаешь — тебе ведь к такому не привыкать.

Я не стала дожидаться, пока Перси выйдет из комнаты, и убежала. Наверное, я и правда глупа. Я что, ждала, что Альбе выбежит из комнаты и заключит меня в объятия? Но нет, нельзя отчаиваться. Лето еще впереди, все может измениться. Во всяком случае никакого Линмута в моей жизни больше не будет.

Суббота, 7 сентября

Мы в Бате — в Лондон нельзя было вернуться, так как родители ничего не должны знать о моем положении. Здесь меня поселили отдельно: Мэри с Уиллмаусом и их швейцарской няней Элизой по адресу Эбби Черч-Ярд, 5, я — Нью-Бонд-стрит, 12, под