в отъезде по финансовым делам) — причем одно специально написано как будто не его почерком, чтобы меня удивить. Какой он все-таки ребенок! Письма полны энтузиазма. Я хорошо помню все его слова, сказанные мне перед отъездом в доме на Маргарет-стрит. Я не в долгу: дала ему новые клятвы. Они никогда не будут нарушены! Я думаю, скоро он признает все свои ошибки, и многое изменится. Какое наслаждение читать его письма!

* * *

Дальше страницы были вырваны. Паулина не поверила своим глазам: записи обрывались в ноябре 1814 года, и следующая тетрадь была датирована уже январем 1818-го. Она стала перебирать бумаги в комоде — нет, ничего. Она ходила по тетиной комнате из угла в угол, пока не догадалась заглянуть в шкаф. И там, в потайном заднем ящике — тетя однажды, еще очень давно, показала его племяннице и предупредила, что здесь будет храниться ее завещание, — она увидела толстый конверт, обвязанный алой лентой. Паулина не без трепета открыла его: завещания там не было, но лежало много разрозненных листков — письма и страницы, вырванные из дневника Клер.

Понедельник, 15 мая 1815

Линмут

Я в Девоне, в Линмуте. Он привез меня сюда днем и даже не остался пообедать, несмотря на приглашение миссис Купер. Она не без удивления глядела на меня, потому что три года назад Перси уже останавливался здесь, в ее доме, с Гарриет и своей свояченицей Элизой. Я тоже отказалась от обеда и ушла в свою комнату. Она довольно миленькая, по крайней мере опрятная и окнами выходит в сад, где уже начинают цвести розы. Судя по тому, как долго и трудно мы сюда добирались, Линмут — это несусветная глушь. Сколько же времени я здесь пробуду?

Но оставаться в Лондоне было никак нельзя: все последнее время Мэри ревновала отчаянно и со мной почти не разговаривала. А после нашего совместного с Перси путешествия в Филд Плейс, когда мы несколько ночей провели вместе в одной гостинице, вообще впала в депрессию. И чем мы виноваты? Умер дедушка Перси сэр Биши: чтобы узнать его волю по поводу завещания, Перси надо было поехать к отцу в Филд Плейс. Его туда не пустили, и мы жили поблизости. Мэри никак не могла сопровождать его: совсем скоро после нашего отъезда она родила девочку, которая, к несчастью, не прожила и двух недель. Перси и Мэри поспешили заверить всех, что так произошло, потому что девочка родилась сильно раньше положенного срока — как бы не так, все произошло вовремя и подтвердило мою версию событий. Просто Мэри слишком слабая и чувствительная, она много плачет и переживает, что сказалось на ребенке. К тому же она была просто убита радостью Шелли по поводу рождения сына — Гарриет родила его в ноябре прошлого года.

Когда в начале мая я сказала Перси, что тоже жду ребенка, он побелел от ужаса и умолял держать это в тайне от всех, прежде всего от Мэри. Он так испугался, что было даже смешно: чего уж теперь бояться, когда его даже не пускают на порог родного дома, а весь Лондон судачит о его распущенности? И если уж кому-то и надо было пугаться и расстраиваться, то это мне, а не ему. Но я была спокойна, даже сама себе удивлялась: просто эта ситуация должна была как-то изменить нашу жизнь. Хотя бы какой-то сдвиг. Я бы не удивилась, если бы он ушел от Мэри ко мне: Перси не раз говорил, что со мной тяготы жизни преодолевать проще и приятнее. Но этого не произошло — он предложил мне уехать и вернуться в Лондон тогда, когда дело уже будет сделано.

* * *

Боже, какой ужас! Она была тогда беременна! В семье никто никогда об этом не говорил. Не знали или просто молчали? Паулина даже предположить не могла, что ее тетя пережила такое — ведь в апреле 1815-го ей только исполнилось семнадцать! И вот она совершенно одна ждет рождения ребенка на краю Девоншира. Но как холодно и бесстрастно она рассуждает об этом. Что это значит — «дело сделано»?!

Среда, 31 мая

Природа в Девоне великолепна, особенно сейчас: вокруг дома буйство жасмина и жимолости, зелень всех мыслимых оттенков. Я целыми днями совершенно одна, мне не с кем и словом перемолвиться. Миссис Купер не слишком разговорчива. Или ей велел молчать Перси? В деревне только хмурые неприветливые женщины, которые целыми днями бранят своих вечно пьяных мужей. Нравы такие дикие, что лондонский кучер будет выглядеть здесь аристократом. Я пишу близким письма и уверяю всех, что наслаждаюсь отдыхом и много читаю, но это неправда. Что-то тяжело мне стало нести свою юную жизнь со всеми ее взрослыми проблемами…

Чувствую я себя совершенно нормально, но не могу не думать: как это будет? Очень больно? А вдруг я умру здесь одна вдали от всех, кого люблю? Мама говорит знакомым, что это Мэри своей ревностью и придирками заставила меня покинуть Лондон. А что, если мама догадывается? И остальные тоже?

Странно, но я почти не думаю о ребенке. Шелли сказал, что его отдадут в хорошую семью и он никогда ни в чем не будет нуждаться. Спасибо покойному сэру Биши — теперь наше финансовое положение заметно улучшилось. Это должно произойти где-то в ноябре — еще так долго ждать! Но нельзя, нельзя унывать.

Вторник, 6 июня

Я подружилась с конюхом мистером Крэгом — он наконец показал мне Линмут. Деревня стоит посередине ущелья, где соединяются две реки — Западная и Восточная Лин, чтобы потом влиться в Бристольский канал. Реки спускаются с живописных и довольно высоких холмов, которые как бы обрамляют это селение. По обеим сторонам, совсем рядом с водой, стоят низкие каменные дома, довольно уродливые, надо заметить. Сейчас эти реки мелкие, бегут себе по камушкам и никого не пугают — но в 1796 году было так много дождей, что обе Лин вышли из берегов и снесли в Линмуте половину домов. Многие люди погибли. Может, Шелли надеялся, что опять произойдет такое и одной проблемой в его жизни станет меньше?

Мистер Крэг отвез меня в Линтон — это еще одна деревня, она находится выше, и с нее открывается потрясающий вид. Старый линтонский трактирщик с гордостью рассказал мне:

— Томас Гейнсборо проводил здесь свой медовый месяц и с тех пор не видел пейзажей красивее. Всю жизнь он так и рисовал Линмут и Линтон.

Оказывается, здесь