– Ладно, позвоню папе с мамой. Узнаю, можно ли перекантоваться у них.

– Ты уверена? А как же твоя работа?

– Как-нибудь разберусь. Думаю, они разрешат мне пару недель поработать дома.

Эд перегнулся через стол и горячо сжал мои руки, тем самым заставив меня невольно напрячься.

– Зои, спасибо тебе! Все будет хорошо. Я уверен.

И вот теперь я вернулась в тот самый день, когда должна была разъехаться с Эдом. Уронив записку на пол, я стояла как изваяние, прислушиваясь к глухим ударам в груди. Мне не хотелось заново проживать тот самый день, с его мучительной болью. Но еще хуже – гораздо хуже – было внезапное осознание того, что если сейчас январь 2012 года, то до дня гибели Эда осталось каких-нибудь восемнадцать месяцев.

Значит, времени у меня в обрез.

Я не знаю, что делать. Может, действительно бросить попытки что-либо изменить, а просто взять и уехать к родителям. Кому, как не мне, знать, что мы с Эдом помиримся? Или все-таки постараться переломить ситуацию и исправить положение?

Сев за стол, я достаю из кармана халата телефон. Никаких пропущенных звонков. И я принимаю решение позвонить Эду.

Набираю знакомый номер и, в ожидании соединения, машинально обвожу пальцем царапины на деревянном столе. В трубке слышатся длинные гудки, и у меня резко учащается пульс. Не знаю, что скажу Эду, если он ответит, но я не могу сидеть сложа руки. Длинные гудки продолжаются, а затем слышится механический, безжизненный голос Эда: «Извините, в данный момент я не могу ответить. Пожалуйста, оставьте ваше сообщение после короткого сигнала».

– Эд, это я, Зои. Я… я люблю тебя. Ладно, я перезвоню позже, хорошо?

В моем голосе звучат отчаянные, умоляющие нотки, но мне наплевать. Действительно наплевать. Не желаю бездарно тратить подаренный мне судьбой день. Я хочу видеть Эда.

Выключив телефон, я встаю из-за стола. Записка Эда по-прежнему валяется на полу. Я наклоняюсь, чтобы поднять ее. Открываю и перечитываю, снова и снова. От слов Эда веет таким холодом, таким равнодушием, что меня начинают мучить сомнения. Да, я действительно хочу с ним встретиться, но что, если я перестараюсь и больше никогда его не увижу? Сейчас я по крайней мере знаю, что мы в тот раз помирились, а значит, есть хотя бы малая вероятность того, что в другой день я проснусь рядом с ним.

Нет, тут уж ничего не поделать, придется уехать.

Я возвращаюсь в спальню, одеваюсь, торопливо запихиваю вещи в чемодан, который нашла под кроватью. Затем качу чемодан к входной двери, но возвращаюсь за сумочкой, где у меня телефон и кошелек. На пороге меня вдруг одолевают сомнения. Может, стоит написать Эду пару слов?

Я вырываю листок из того же блокнота, которым утром воспользовался Эд, и чиркаю несколько слов:

Приписав «целую», я складываю листок, пишу имя Эда и оставляю на том же месте, где нашла адресованную мне записку. Потом беру чемодан, решительно закрываю за собой дверь и иду к станции метро навстречу самому ужасному – если судить по прошлому разу – дню в моей жизни.

Всю дорогу я была точно в тумане и не успела опомниться, как поезд уже прибыл в Донкастер – пункт моего назначения. Какой-то мужчина, стоявший сзади, помогает спустить чемодан, а мне хочется плакать даже от такого банального проявления человеческой доброты. Слава богу, что из-за завесы волос не видно моих слез!

Я иду по платформе, спускаюсь по лестнице, затем поднимаюсь и неожиданно вижу маму: она с встревоженным видом спешит мне навстречу.

Мама останавливается напротив меня, я бросаю чемодан, и мы обнимаемся прямо посреди станции.

– Ох, мама! – Я с трудом могу говорить, буквально захлебываясь слезами.

– Тсс… – Мама нежно гладит меня по спине, совсем как в детстве. Затем отстраняется, заглядывает мне в лицо. Нежно заправляет за уши упавшие мне на глаза волосы, пальцем вытирает с моей щеки слезы. – Ладно, а теперь поехали домой.

Я послушно киваю, поднимаю чемодан и иду за ней к машине. Мы едем по скоростному шоссе, дождь стучит в ветровое стекло, дворники ритмично шаркают, словно гипнотизируя меня. Мама ни о чем не спрашивает, и я благодарна ей за молчание.

Мы подъезжаем к знакомому дому, и впервые за сегодняшний день мои губы трогает улыбка. В конце подъездной дорожки нас встречает папа, готовый предложить свою помощь.

Я выхожу из машины.

– Привет, пап.

– Здравствуй, милая. Можно взять твои вещи?

Пока папа вытаскивает из багажника чемодан, я вхожу в дом, и у меня перехватывает дыхание. Наши с Беки фотографии на стенах; маленький столик с телефоном и каким-то зеленым, словно резиновым, растением; полка с висящими ключами, украшенная фарфоровыми кошечками, птичками и кроликом. Как хорошо вернуться домой! Дома и стены помогают.

Здесь я чувствую себя спокойно.

Я вхожу на кухню, где мама целеустремленно что-то ищет в буфете.

– У меня есть чай в пакетиках, который тебе нравится. – Она встает на цыпочки, тщетно пытаясь дотянуться до верхней полки. – Но похоже, твой папа слишком высоко их положил. – Признавая свое поражение, она бессильно опускает руки.

– Ладно, оставь. Я достану.

Я подхожу к буфету, шарю рукой по верхней полке. Нахожу коробку чая без кофеина. Когда-то он мне действительно нравился, но у меня не хватает духу сказать маме, что теперь я его больше не пью.

– Зои… – начинает она и останавливается.

Я знаю, ей отчаянно хочется спросить, что случилось.

– Мам, давай посидим, попьем чайку, и я тебе все расскажу.

– Хорошо, милая.

Приготовив чай, она ставит его на стол, бережно подложив под кружки салфетки. На мой взгляд, абсолютно бессмысленное занятие, если учесть украшающие допотопную столешницу бесчисленные царапины и разводы. Но я молчу и с благодарностью пью поданный мне чай.

Мама садится напротив, осторожно подносит кружку к губам и ждет моего рассказа. Я рассеянно смотрю на потемневшее небо за окном, толком не зная, с чего начать. Честно признаться, последнее время я разговаривала с мамой и папой гораздо реже, чем следовало бы. Впрочем, так же как с Джейн и Беки – одним словом, со всеми теми, кто был мне дорог. Ведь когда у меня настали тяжелые времена, я сознательно отгородилась от них, чтобы они не видели моих страданий.

Но сейчас у меня идеальный шанс все изменить. Я вспоминаю свой прошлый приезд сюда после этой самой ссоры с Эдом. Тогда я категорически отказалась говорить с родителями, да и вообще толком не объяснила им, в чем, собственно, дело. Мама отчаянно хотела помочь, но мне было стыдно признаться, что я провалилась по всем статьям.

Но на сей раз я поступлю по-другому. Все честно расскажу и не стану отказываться от помощи. Тем более что помощь мне ох как нужна.