Ничего не изменилось. Тогда почему сегодня мне еще горше?

Довольно, я так больше не могу. Вся душевная боль последних нескольких лет неистовым потоком хлынула наружу; тут и смерть мужа, и наши бесконечные ссоры, и потеря друзей, родных, себя самой, и нескончаемый кошмар лечения бесплодия. Я захлебываюсь слезами, не в силах остановиться.

Эд, опустившись передо мной на колени, обнимает меня, и на миг я забываю о том, что мы не одни. Он тоже плачет, наши слезы, смешиваясь, падают мне на джинсы. Врач сидит молча, чтобы дать нам возможность принять эту печальную новость.

Спустя какое-то время он деликатным покашливанием возвращает нас в реальность, и Эд осторожно отстраняется. Мои слезы уже иссякли, но дыхание по-прежнему прерывистое, неконтролируемые всхлипы периодически сотрясают грудь. Мы с Эдом внимательно смотрим на доктора Шеррингема.

– Я понимаю, как вам сейчас тяжело. – У него очень мягкий, сочувственный голос, отчего нам становится еще тяжелее. – Но это еще не конец пути. У нас масса возможностей. И достаточно времени.

Он явно желает нам добра, но я внезапно прихожу в ярость. Потому что знаю: времени недостаточно. По крайней мере, для нас.

– Нет, это конец пути. Мы прекращаем попытки зачать ребенка искусственным путем, так как иначе моя жизнь пойдет под откос. Наша жизнь пойдет под откос. Я… – начинаю я и останавливаюсь, меня опять душат слезы.

Мистер Шеррингем протягивает мне коробку с бумажными платками, я с благодарностью беру один и прижимаю к распухшим глазам, не решаясь посмотреть на Эда.

– Извините. Я рассчитывала на более обнадеживающие новости. – Я вытираю нос, сжимая мокрый платок в кулаке.

– Понимаю. Я тоже. Мы все рассчитывали. К сожалению, на этот раз у нас не получилось. Но обещаю сделать все возможное и невозможное, чтобы вы смогли родить ребенка, которого так страстно жаждете.

– И… почему так случилось? – спрашиваю я.

– Трудно сказать наверняка, – пожимает плечами мистер Шеррингем. – Мы ведь знали, когда начинали лечение, что шансы на успех достаточно малы. Вам, конечно, от этого не легче, но нельзя исключить, что такое не повторится в следующий раз, а потом еще и еще. Мы просто будем решать проблемы по мере поступления, чтобы найти для вас оптимальное решение. Именно затем я и здесь. – Он замолкает, а потом продолжает, но уже менее уверенно: – Вы в курсе, что теперь любое лечение, которое вы выберете, будет платным?

Я беспомощно смотрю на Эда, он сдержанно кивает:

– Мы оплатим все необходимые расходы.

И я думаю о многих тысячах фунтов, что мы истратили в последующие годы, какие это вызвало сложности, и мне хочется крикнуть: «Нет, давай не будем пускать деньги на ветер и просто забудем об этом!» Но я лишь согласно киваю.

– Хорошо, тогда, может, поговорим о том, что будет дальше? – спрашивает мистер Шеррингем.

– Да, пожалуйста. – Эд смотрит на меня, я опять покорно киваю, но думаю о другом, пытаясь привести в порядок мечущиеся мысли.

Выходит, ничего не изменилось. И тем не менее, возможно, именно сейчас настал тот самый момент, когда я могу что-то сделать. Возможно, это мой шанс избежать многих лет бесконечных страданий и тем самым спасти наш брак. А что, если – как я могу думать об этом после всего того, что нам довелось пережить? – я скажу свое веское слово и откажусь от участия в дальнейших экспериментах? Изменит ли это хоть что-нибудь?

Я не знаю.

У меня начинает кружиться голова, я тупо смотрю на секундную стрелку часов за спиной у мистера Шеррингема, она неумолимо движется вперед. Эд с мистером Шеррингемом обсуждают имеющиеся варианты, я их не слушаю. Сейчас я могу думать лишь о том, что мое время истекает. Возможно, это мой последний шанс.

– Нет! – выкрикиваю я, сама себе удивляясь.

Эд с мистером Шеррингемом на полуслове обрывают разговор, в кабинете повисает гнетущая тишина. Мне страшно взглянуть им в глаза, поэтому я упорно продолжаю смотреть на монотонно тикающие часы.

– Что ты хочешь сказать этим своим «нет»? – Голос Эда звучит пронзительно, гораздо резче, чем обычно.

– Я… – А собственно что? – Я просто хочу сказать, что не уверена, смогу ли я снова сделать это.

– Ты о чем? – Эд говорит чуть более мягким тоном, я вижу его глаза, уже не пронзительно-синие, а будто выцветшие от переживаний.

– Эд, я не уверена, что смогу выдержать бесконечное повторение процедур. Это выше моих сил. Слишком болезненно и, скорее всего, бессмысленно. По-моему, нам следует остановиться.

Он уставился на меня, на секунду онемев от удивления:

– Но, Зо, ты ведь обещала! Ты хотела этого больше всего на свете. Мы оба этого хотим, причем очень давно. Ты не можешь все бросить после первой попытки. – Эд умоляюще смотрит на мистера Шеррингема, словно призывая того помочь.

– Зои, Эд прав. То, что у вас с ходу не получилось, еще ни о чем не говорит. И отнюдь не значит, что у вас никогда не будет детей. Нам только надо чуть поднапрячься. Разумеется, решать вам. Я советую вам все хорошенько обдумать, а затем мы встретимся снова. Ну как вам мое предложение?

– Благодарю. По-моему, весьма разумно. Зои? – Голос Эда звучит холодно, мне становится не по себе.

Теперь я вообще не знаю, что делать. Я попыталась прекратить мучения, попыталась изменить наше прошлое. Но как я могла им все объяснить, не признавшись в том, что, насколько мне известно, у нас ничего не получится и бесконечные медицинские процедуры лишь разрушат наш брак? Нет, я решительно не могу.

Комната плывет перед глазами, я поспешно жмурюсь, чтобы остановить бешеное вращение. Наклоняюсь вперед, зажимаю руками уши. А затем все вокруг чернеет.

Я собираюсь открыть глаза, чтобы увидеть обставленный темной мебелью кабинет и самого хозяина кабинета, мистера Шеррингема, который, так же как и Эд, наверняка ждет моего ответа. Но мне не хочется его давать.

Наконец, собравшись с духом, я открываю глаза.

То, что я вижу, застает меня врасплох. Я лежу на жесткой кушетке, уставившись в белый потолок. Собственно, потолок как потолок. С трещиной, тянущейся от маленькой люстры до двери в комнату. Трещину явно пытались закрасить, но она отчетливо видна под слоем эмульсионной краски. Я перевожу глаза на дверь, затем на пол и поворачиваю голову, чтобы лучше рассмотреть комнату.

И не узнаю ее. Нахмурившись, я медленно поворачиваю голову в другую сторону – и от удивления едва не падаю с кушетки. У окна с опущенными жалюзи спиной ко мне за письменным столом сидит незнакомая женщина и что-то пишет на листе бумаги. Она, похоже, не успела заметить, что я проснулась, и я, пользуясь возможностью, стараюсь ее рассмотреть. Кудрявые белокурые волосы едва заметно развеваются, когда женщина наклоняется над столом. На ней накрахмаленный белый халат, очки сдвинуты на макушку. Из-под халата виднеются плотные черные колготки, на ногах – черные туфли на низком каблуке. Интересно, кто она такая? Раньше я ее точно не видела, и у меня мелькает мысль, что я теперь не проживаю заново свое прошлое, а вернулась в самое что ни на есть настоящее. Однако я тотчас же выбрасываю это из головы. Нет, не может быть. Ведь я абсолютно уверена, что в настоящее время лежу в больнице, а здесь однозначно не больница.