Вот хорошо тогда было — я была молода, хороша собой и совершенно не имела никаких комплексов. Пошла к работникам паспортного стола и, тыкая в своего замершего в кресле тушканчика, попросила пропустить его через зеленый коридор, благо, багажа у него практически не было.

Профессор помахал мне рукой, произнес фразу типа: «Будете у нас на Колыме…», чем вызвал у меня нездоровый смех и непроизвольную улыбку, и отправился домой.

Налаживание заграничных контактов шло полным ходом. И не только наш харизматичный Серега в этом преуспел. Были еще люди, налаживавшие контакты. С Западом, а также с Востоком.

Папа Александр Васильевич отправился в командировку в Китай. Научным сотрудникам из России дали возможность прогуляться по Пекину, потом посадили в самолет и увезли на самый север страны.

И не потому, что боялись их, как иностранных шпионов, просто крупный научный центр, занимающийся разработкой оптоволокна, находился как раз там.

Поселили в гостиницу. Звезд на ней нарисовано не было, но, судя по рассказам папеньки, их должно было быть не две.

Первым делом наши инженеры-физики засели вокруг унитаза. С чисто исследовательскими целями. Потому что в унитазе выше половины чаши плескалась вода. Они нажимали на пимпу и смотрели, как унитаз наполняется почти до верхнего обода, а потом вода, издавая ниагарские звуки, проваливается куда-то в небытие.

Сейчас-то фиг кого этим удивишь, мы даже знаем, что такая система называется друкшпюлер, а они-то видели в первый раз. Рулон туалетной бумаги был моментально разорван на клочки, которые изрисовывались возможными схемами слива и после этого топились в бачке.

Унитаз послушно глотал бумажки, возникали новые схемы.

Сопровождающие еле извлекли инженеров из сортира, чтобы отвести в ресторан.

О! Банкет. Встреча русских светил, так сказать. Вышколенные девочки и мальчики в униформе стояли по струнке в полуметре от стены на всем протяжении банкета. Иногда срывались, чтобы вынести очередное блюдо — например, предлагали жареных членистоногих типа кузнечиков или тараканов — кормили то бишь деликатесами.

Папенька смотрели с интересом, но пробовать отказались.

Я, честно говоря, не удивлена. Был в нашей жизни такой случай — Людмила Ивановна, мама моя, решила сварить суп из снетков. Так ей, бедняжке, пришлось им всем, снеткам этим, головы ножницами отстригать. Папе казалось, что снетки смотрят на него с неодобрением.

Поэтому и в Китае хотелось ему этих официантов куда-нибудь отослать. А то сидишь за столом, а на тебя неотрывно смотрят десять пар черных узких глаз. Как снетки, право слово.

Ну, потом в Центр поехали, где их местные особисты в количестве двух штук все время сопровождали. Все бы ничего, если бы эти особисты еще немножко в оптике разбирались, а то всегда поперед батьки: «Мы, мы ответим на все ваши вопросы!», а что отвечать, и не знают. Мучительно, короче, шел научный процесс. Да еще и через переводчика. Слава Провидению, что со времен советско-китайской дружбы и штанов с начесом Хунань остались люди, знающие русский язык. И упрек ему же, что у этих людей было плохо с научной терминологией.

К вечеру вернулись в гостиницу. Только расползлись по номерам — к папеньке в дверь стучится приятель.

— Саша, а нет ли у тебя щипчиков маникюрных или ножниц, а то вот заусенец жизни не дает — прям всюду цепляется?

— Нет, нету, — говорит папенька, — но мы ж в цивилизации, в гостинице, сейчас найдем!

Папа знает (и в этом мы с ним похожи), что нет неразрешимых задач. Бывают сложные и неприятные решения.

Из иностранных языков у папеньки в памяти осталась только фраза: «Их бин бёзе вайсе Фриденштаубе!», что означает «я злой белый голубь мира». Но в глухой китайской провинции, хоть она и научный центр, это не помогает. Особенно если тебе нужны маникюрные ножницы. Поэтому Александр Васильевич вооружился блокнотом и ручкой и пошел в люди.

Следующие полчаса он изображал театр одного актера, делал круглые глаза и дул на свой совершенно здоровый палец, изображал из себя клиента и маникюршу одновременно, рисовал в блокноте ножницы, себя, товарища с заусенцем, палец с панарицием и вообще развлекался, как мог. Вокруг стойки ресепшн стали скапливаться администраторы, горничные, подтянулись официанты из ресторана…

Пока, наконец, в холл не вошел третий папин товарищ, владеющий английским. И очень радовался — администратор ему рассказала, что они все собрались, потому что вот этот русский (элегантный жест в сторону папы) торгует маникюрными ножницами. Но пока никто не понял — почем.

А мы, проводив Клеменса, тоже отправились домой, новые подвиги совершать. Буквально не успев вернуться, я стала «Девушкой с прутком».

Мне как почти единственной женщине в коллективе (не считая бухгалтера, которая сидела дома) доставались разнообразные поручения, слабо связанные непосредственно с наукой. Светлые мужские головы ломались над предложенными нам проблемами, а я осуществляла, так сказать, материальную часть.

Например, Сережа (директор) вызывал меня и говорил, старый склеротик:

— Галя, для нас на грузовой таможне Пулково вот уже месяц валяется СО2 лазер. Нужно поехать на таможню и получить его. А вот платить за хранение — не нужно.

Я три минуты лупала глазами, потом поджимала все, что есть в организме, и ехала на таможню. Там я вдумчиво узнавала, что нужно сделать, чтобы получить прибор, потом изображала среди ангаров беременный обморок, на кривой козе объезжала очередь на заполнение ГТД, дарила сопливому пацаненку кладовщицы конфетки, шоколадки, жевательные резинки и добывала лазер. Потом в степу у грузового склада ловила машину, грузила вместе с водителем эту бандуру на багажник и ехала на работу.

Вызывает меня однажды любимый начальник и начинает опять с того же.

— Галка, — говорит он, — нужно поехать на склад металлоизделий и получить по накладной алюминиевый пруток. Поедешь после обеда, а вернуться нужно до конца рабочего дня — он нам вечером очень нужен. Так и быть, возьми машину, потому что пруток длиной 2 метра, а диаметром 10 мм. Не тяжелый, так что одна справишься.

Утром, собираясь на работу, я решила, что в нашей стране даже гланды удаляют через задний проход, поэтому наверняка пруток будет длиннее, да и двухметрового проката я что-то не помню. И взяла с собой ножовку по металлу.

До обеда все было хорошо, а потом я поправила на плече рюкзачок с ножовкой и поехала. Февраль месяц. Весело, с посвистом, дует ветерок. Снег не то чтобы есть, скорее есть его останки, которые равномерно распределены по земле. Температура — не сказать, что холод, но очень влажно, поэтому страшно мерзнет морда. Времени три часа, но уже стало темнеть.