Но самой удивительной была не погода. Удивительным было нечто другое, увиденное Борей на улице. За ним не просто пришли трое и участковый. Огромный пятнадцатиподъездный дом был оцеплен людьми в черном, кем-то вроде группы захвата, Боря не очень-то успел разглядеть, потому что когда он на пороге (где, между прочим, двое с автоматами сторожили вход в подъезд) чуть затормозил и завертел головой, его грубо, больно одернули.

«Настоящая боевая операция… Но что именно они узнали?.. И как?.. Взяли ли еще кого-то?..» – Откуда Боре было знать, что за Левой партией магов давно присматривают… А вокруг солнце перемешанное с воздухом, надрывалось птичьими голосами. «Птичий гомон… Гомон неугомонный… Ах вон он о чем…» – и все эти мысли в Бориной голове вместе с самим Борей погрузили в машину.

От своего защитника – Юры-юриста из Партии Магов, который приехал в тот же день, Боря узнал, что кроме него никто не задержан. Это его успокоило. Значит, никто больше не мучается в застенках, в одной камере с уголовниками, никого не таскают на допросы. А главное, никто не мучается от страха выдать товарищей, вся ответственность лежит на нем одном, на Боре. За Андрея, который после танитовского терракта где-то залег глубоко и прочно, Боря не переживал – он был уверен, что друга не найдут.

Надо сказать, что Борю никто особенно не пытал и не мучил. Допросы в первый месяц Бориного пребывания в СИЗО были обычные, традиционные, в присутствии Юры. Террориста из Бори никак не выходило, это было ясно, но «Возбуждение ненависти либо вражды», «Организация экстремистского сообщества» и «Нарушение неприкосновенности частной жизни» – это ему обещали железно. Плюс наркота, которую, ясное дело, нашли в квартире при обыске. «Это уже лет двадцать набежит. Минимум – пятнашка. Ну да ты в зале суда конвоиров в свиней преврати, а сам голубем – и лети себе», – посмеивались следователи.

Даже это запугивание сроками было скорее ритуальным, въевшимся в привычку, чем сознательным методом давления. Пару раз, правда, на полном серьезе предлагали Боре помочь следствию: задействовать паранормальные, магические способности и сообщить какую-либо информацию о совершивших теракт. Взамен обещали небольшой условный срок. А когда Боря отказался, то следователь неожиданно рассвирепел: «Ты просто еще жизни тюремной не нюхал. Я тебя переведу в кавказскую камеру, где на 20 мест – 80 человек, хочешь?».

Услышав о пятнадцати-двадцати годах, Боря оценил в голове, что грозит Партии Магов без него, и еще раз внимательно обдумав действия каждого крыла, пришел к выводу, что она вполне обойдется, наверняка не прекратит своей деятельности и ему со временем отыщется замена. Да и он сам, как ему казалось, сможет кое-что делать и отсюда, лишь бы все немного улеглось с допросами, сможет и оттуда, куда его отправят после суда.

В «хате» за Борей закрепилось «погоняло» Шаман, одна из его старых, еще школьных кличек – он сам так представился «смотрящему» при знакомстве.

Гомон неугомонный теперь преследовал Борю. В камере, которая была рассчитана на 20 человек, жило 32, «шконок» на всех не хватало, спали по очереди, и тихо практически не бывало – постоянно гоготали, разговаривали, галдели. В остальном обстановка была вполне сносная, никто к Боре особо не цеплялся. На почве любви к шахматам (а Боря недурно играл ещё со школьных времен), он сдружился с несколькими сокамерниками, которые от нечего делать садились за доску ежедневно – в основном играли «без интереса», изредка – «под интерес», но суммы на кону бывали небольшие. Настоящим уважением к Боре прониклись, когда он вылечил от мигрени одного кругломордого, коренастого, всегда угрюмого молодца, внешне похожего на запорожского казака. Молодец оказался здесь потому, что однажды, натянув на голову чулок, подкараулил и избил своего бывшего начальника за то, что тот уволил его из-за пустяка, оставив без средств существования семью с грудным ребенком. Круглый – так звали паренька – отблагодарил его, подогнав пачку зеленого чая с жасмином.

Тут, было, к Боре пошли косяком – «чё-та колит в боку, ты посмотри, если не впадлу». Но он и сам это дело пресек, и «семья» тут вмешалась, что, мол, не соображаете, что это не так просто – взял, да кого хочешь, когда хочешь вылечил?

Итак, Борю не мучили, но он всё равно мучился. И не из-за того, что понимал, что в лучшем случае выйдет на свободу под конец жизни. Хотя и это, конечно, и глодало его изнутри, потихоньку, пусть он и пресекал жалость к себе на корню. Его мучило, что следствие настолько хорошо осведомлено о деятельности Партии. Что это значило – что магический щит не сработал или что среди них был провокатор? Если провокатор, то кто? И почему он, Боря, не нащупал этого, не понял, даже не заподозрил? Коробило его и то, что имея столько сведений о деятельности Партии, никто, похоже, не относился к этой деятельности всерьез. Они всё знали, но никто не вызывал Борю на допросы, не заводил на членов партии уголовных дел, и так бы, видно, продолжалось бы и дальше, если бы не теракт в «Танит-групп». Никто не рассматривал их как серьезных противников или хотя бы как потенциальный источник опасности. За ними просто наблюдали, как за крысами в лаборатории. Но ведь деятельность партии давала результаты, неужели это просто списывали на простые совпадения? С другой стороны, хотя ретроспективное осознание, что за ними постоянно подглядывали, и заставляло Борю внутренне содрогнуться, он понимал – только это, то, что их принимают за шутов, до сих пор их и спасало. Он оказался излишне самонадеян. В результате он поставил под угрозу других людей и все их ежедневные жертвы и старания. Его концепция потерпела полный крах. Прав был Андрей, Боре нужно было быть осторожнее. И вот неопровержимое доказательство: он здесь, а об организации Андрея ФСБ как будто бы ничего не известно, во всяком случае, Андрей смог подготовить и совершить террористический акт и успешно скрыться.

Но это была меньшая часть мучительных мыслей. Борей владел страх. Что, если после разговоров они всё-таки решат допрашивать с помощью читалки мыслей – а вероятность этого велика – Боря знал и от Юры, и от других, что это была обычная практика: всегда начинали с разговоров. Видно, это было особое садистское удовольствие, смотреть, как человек пытается выкрутиться и понимать, что, сколько бы веревочке не виться, а конец все равно найдется. Даже полезно и забавно сравнить устные показания с воспоминаниями.

Вот он, решающий экзамен, подводящий итоги всей предыдущей Бориной жизни. Сможет ли он обмануть машину? Боря обязан был выдержать этот экзамен – ведь от этого зависела судьба Андрея и его товарищей. Он знал слишком много, больше него знал, наверное, только сам Андрей, и теперь он хотел бы ничего не знать, хотел бы всё забыть. Он и так уже подверг опасности друзей и товарищей по партии, людей, которые ему доверяли. Но это, пока что, не принесло им фактического вреда. С Андреем – история другая. Его невозможно принять за шута. Если следствию удастся выудить из Бориной головы правду, то исход очевиден. Но имеет ли он право подвергать такой опасности Андрея и его товарищей? Ведь существует способ избежать этого риска. И способ этот Боре хорошо известен. Он может убить себя, а, значит, и все свои воспоминания, всю ту информацию, что хранится у него в голове. Не является ли это единственным разумным и честным выходом? Но разве не он, Боря, всегда призывал бережно относиться к своей жизни, ведь она есть дар высших сил? А может ему просто не хочется умирать и нужно найти этому какое-то моральное обоснование?