До того как попасть в СИЗО, Боря не сомневался в том, что при необходимости ему удастся сфабриковать ложные воспоминания усилием воли с помощью специальной, годами совершенствуемой им психотехники, так исправить свою память, что читалка мыслей не докопается до настоящих сведений. Но он уже потерпел одну неудачу и его уверенность в себе пошатнулась. И потом, гипотетическая ситуация, разыгрываемая в голове – это одно, а реальность – это другое. Боря подумал это и ужаснулся собственной мысли. В сущности, она была антинаучна – для мозга безразлично имеет ли он дело с настоящей или выдуманной ситуацией, разница только в силе и яркости переживания. Тренировки помогают сгладить эту разницу. На этом факте базировалась возможность подмены воспоминаний, фабрикации ложного прошлого.

Остров Воображение был единственным свободным островом в современном мире, не до конца погрузившимся в океан контроля, стандартизации и механистичности. Воображение было чуть ли не единственной способностью, позволяющей создавать свое личное, индивидуальное, никому не доступное пространство и оберегать его от внешних вмешательств. Свой внутренний мир, в котором могли не действовать внешние законы.

Именно поэтому любые занятия, игры, в общем, всё, что развивает фантазию, не поощрялось. Мечты заменялись желаниями. В этом особенно помогала реклама.

…Пометавшись, Боря немного успокоился и его былая уверенность в собственных силах в основном вернулась. Он решил, что должен остаться жить хотя бы потому, что он может ещё быть полезен. Что мешает ему сколотить ячейку партии магов в тюрьме? Ведь там такие же люди, и среди них также есть те, кто обладает необычными способностями.

Приняв решение, Боря весь сконцентрировался на ложных воспоминаниях. Он теперь почти не играл в шахматы, а если играл, то обычно проигрывал, потому что не мог думать о слонах и ферзях. Его отстраненное поведение вызывало сочувствие у его «семьи», им казалось, что Шаман скис, потому что понял – большого срока ему не избежать – и они по-своему старались его подбодрить.

Тем временем следствие не торопилось, и прошло четыре месяца прежде чем Борю привели к специалисту, контролирующему процесс допроса с помощью устройства для чтения мыслей. Ему снова задавали вопросы, очень много вопросов по поводу того, знает ли он что-нибудь о том, кто устроил теракт, что это за организация, известны ли ему какие-либо подробности об её устройстве, о том, где скрываются ее члены и так далее, но теперь ответы извлекали прямо из его мозга. Боре казалось, что он полностью стал другим человеком, который никогда не был знаком с Андреем, и который думает, что кабарга – это что-то вроде кочерги. Судя по вопросам, следователи все-таки не исключали факта его ясновидения или чего-то в этом роде и надеялись, что он щедро поделится с ними своими озарениями…

Процедура была долгой и когда Борю вывели из кабинета, где проходил допрос, он настолько устал от трехчасового напряжения, что у него подкашивались колени, он спотыкался на ровном месте и, оказавшись у себя в камере, просто упал на «шконку». Вся «хата» думала, что его пытали… В сущности, так оно и было.

Когда Боря, наконец, проснулся и еще раз прокрутил в своей голове прошедший допрос, он почувствовал волнующую, трепетную легкость – нет, он ничего не выдал, ничего не рассказал, ничего лишнего не подумал. Экзамен всей его жизни, кажется, был пройден.

* * *

После «допроса с применением спецсредств» – проще говоря, мыслечиталки, наступило затишье. Боря читал книги, которые по его просьбе передала ему из дома мать, играл в шахматы, участвовал в общих разговорах, пару раз лечил сокамерников от сильных болей.

Часть состава «хаты» за это время успела смениться. Круглого отправили на этап, его осудили по 112 статье (умышленное причинение средней тяжести вреда здоровью) и дали пять лет. Одному из шахматистов по прозвищу Тишина дали два года по статье мошенничество, вскоре после суда он тоже выбыл из камеры. Были и другие «переехавшие», но с ними Боря был не особо дружен.

Время текло медленно, период мучительных сомнений и выжигающего ожидания миновал, и тут Боря остро почувствовал, как ему не хватает его прежней жизни, а больше всего – его товарищей по партии. Да что там, даже просто посидеть в своей растрепанной комнате с Фулканелли или с любой другой книгой в руках, даже постоять у окна не включая в квартире света, на пороге ночного неба, над тривиальным, обыкновенным, но до последней черточки-веточки знакомым двором – даже это казалось ему теперь великим благом и огромным счастьем. По ночам к нему приходили друзья и знакомые – Андрей, Соня и другие, ему снились долгие, солнечные прогулки по городу, искрящийся весенний лес, цветущие луга, теплое море и бесконечные вариации сюжета о тайном выходе – некой дверце, проломе, искривлении пространства, которые позволяли выйти из камеры на волю. Пару раз ему снился Юра-юрист, который сообщал, что дело приняло новый оборот и если Боря признается на суде, что искал философский камень, его оправдают… Были и другие сны, после которых тяжело было просыпаться. Теперь Боря хорошо понимал, насколько он привязался к своей прошлой жизни сам того не заметив.

За неделю до суда Боре вручили обвинительное заключение. Это был довольно увесистый фолиант – вероятно, большинство современных людей, не приученных к долгому чтению, в принципе не смогли бы его осилить и осознать, поэтому так и отправились бы на суд плохо понимая, что их там ждет… Впрочем, он и составлен был довольно рвано. Но не поэтому Боря так и не дочитал заключение до конца.

В самом начале его несколько удивило, что, помимо обвинений, озвученных ранее, появились две новые формулировки со ссылками на две прежде не фигурировавшие статьи. Это были «содействие террористической деятельности путем информационного пособничества в планировании и подготовке террористического акта» и «недонесение о достоверно известном готовящемся или совершенном государственном преступлении» – статья, внесенная в Уголовный кодекс около пятнадцати лет назад якобы с целью более эффективной борьбы с терроризмом.

Боря взялся внимательно читать свои показания.

Когда читаешь собственную устную речь, изложенную письменно, всегда возникает странное чувство. Часто она коробит тебя, вызывает какой-то немой внутренний протест, как будто в момент отделения и превращения в текст, твои слова начали жить собственной жизнью и напитываться новыми, не вкладываемыми тобой смыслами. Именно это чувство возникло у Бори, но он старался не обращать на него внимания. Наконец он дошел до того места, где давались ссылки на файлы с информацией, извлеченной из его памяти с помощью устройства для чтения мыслей. Тут же приводился пересказ основных смыслов его так называемых «мысленных показаний», а также краткое описание зрительных образов, выуженных из его памяти. «У нас 24 августа вечеринка планируется. Вы бы потанцевали по-своему, чтобы получился настоящий праздник» – выхватил взгляд случайную фразу из текста и Боря замер. Эти показания он перечитывал несколько раз, сначала лихорадочно, потом обреченно. Страницы заключения, следующие дальше, он пролистал механистически, просматривая, возможно, даже частично читая, но не понимая ни слова. Как вышло так, что мысленные показания, зафиксированные следователем на бумаге, кардинально отличались от тех, ложных, которые Боря ожидал прочесть? А он-то, дурак, думал, что одержал победу, обвел вокруг пальца машину, обманул следствие… Насколько же он был глуп и самонадеян! Он никого не обманул. Как они обрадовались, должно быть, – они-то ведь и не надеялись найти настоящих террористов.