Вера помнит ту ночь… она гонит от себя воспоминания, но они возвращаются снова и снова. Ночью. Когда она лежит без сна…

…Паши не было, она прислушивалась, безрадостно раздумывала о своей жизни и в сотый раз спрашивала себя: что делать? Прекрасно понимая, что решать будет не она, что все решено и ей останется только принять. Ни слезы, ни просьбы не помогут. Даже ненужная и недужная связь с Володей не помогла! Страшная месть не состоялась. Кому мстить? Паше наплевать, он давно перестал ее замечать. В коллективе шепчутся, Любочка уводит глаза, прекрасно зная о его прыжках на стороне… верная подруга! А у него то командировки, то деловые встречи чуть не до утра. И выражение скуки и раздражения, когда она расспрашивает, настаивая на праве жены знать. Только в лицо не зевает… Господи, какое унижение! А бросить все нет сил, нет мужества, страшно… У них с мамой одна судьба.

Она лежала, прислушиваясь… шум мотора! На сверкающем циферблате, встроенном в массивный розовый солевой кристалл, три ночи. Она слышала, как хлопнула входная дверь — муж даже не пытался вести себя тише. Хлопнула входная дверь, хлопнула дверца холодильника. Звякнуло стекло — наливает вино! Жажда после любовного свидания… хоть бы приличия соблюдал, животное! Она почувствовала вдруг такую ненависть, что перехватило дыхание…

Муж, оступаясь, поднимался по лестнице в супружескую спальню. Она представила, как он развязывает и бросает на ступеньки галстук, расстегивает и стаскивает с себя рубашку, как пошатывается и цепляет перила… Заваливается в спальню, споткнувшись о порог, включает свет, швыряет на туалетный столик часы и портмоне… Она наблюдает за ним из-под полуприкрытых век. Муж отправляется в ванную комнату. Она слышит, как там льется вода, как что-то падает и муж чертыхается, потом смеется. Он вообще охотно смеется…

Он выходит, завернутый в полотенце; на лице довольная ухмылка; на плечах капли воды… Доволен собой, полон собой, ее, Веру, не замечает, хотя сейчас уляжется в супружескую кровать… отвернется, захрапит. А перед сном будет вспоминать ту, с кем спал час назад… А она, законная, будет лежать рядом с чужим телом, глотая слезы и сжимая кулаки от ненависти…

Вера вскакивает с кровати, кричит:

— Где ты был? Ты знаешь, который час?

Голос визгливый, тонкий… Разве не понятно, где именно он был? С кем из ее подружек? Или у него новая, незнакомая ей… Паша ухмыляется, рассматривает себя в зеркало.

— Где ты был? — кричит Вера. Она стоит перед ним с перекошенным лицом, в нарядной ночной сорочке, взмахивает руками… на пальцах сверкают кольца… она забыла снять их. — Ненавижу! Предатель! — Голос срывается на визг. Она бросается на Пашу, намереваясь вцепиться ногтями ему в лицо. Он перехватывает ее руки, сжимает и заламывает. Вера кричит от боли и пытается вырваться. Он отбрасывает ее от себя. Она падает на кровать и рыдает в бессильной ярости.

— Совсем головой поехала? — спокойно говорит Паша. — На людей бросаешься… это что у вас, фамильное? Мамаша, сестрица, отец, все с прибабахом. Семейка!

Он продолжает рассматривать себя в зеркало, приглаживает влажные волосы, сбрасывает на пол полотенце. Стоит перед зеркалом нагой — крупный, прекрасно сложенный, довольный собой самец…

Вера вскакивает, хватает тяжелый кристалл соли и бьет изо всех сил. Раз, другой, третий…

Потом долго сидит, тупо глядя на него, на кровь на полу, на влажное полотенце, на разлетевшиеся по спальне розовые кристаллы соли. На все еще тикающие часы — крошечное металлическое сердце, вырвавшееся на свободу. Блестящие стрелки показывают четыре утра. Она тянется за мобильным телефоном; помедлив, набирает знакомый номер…

Сейчас она не может вспомнить, что чувствовала тогда: страх, сожаление, безнадежность. В памяти нет ничего. Пустота. Пустота, тишина и ночь. И окровавленный человек на полу. И она, сидящая на кровати в одной ночной сорочке, продрогшая и жалкая…

…Она вздрогнула от стука в дверь. Прислушалась. В дверь постучали кулаком. Дядя Витя? Ночью? Она поднялась, нашарила тапочки, спустилась на первый этаж. Подошла к двери и замерла, не решаясь спросить: кто?

— Вера, открой! — В дверь снова заколотили кулаком.

Вера распахнула дверь и закричала шепотом:

— Какого черта? Что тебе надо?

Володя был пьян, улыбался широко и бессмысленно.

— Пришел к любимой женщине… вот! — Он протянул ей растрепанный букет. — Соскучился! — Он попытался ее обнять.

— Ты пьян! — Вера отпихнула его и попыталась захлопнуть дверь.

— Веруня, я тебя люблю! — Володя уперся в дверь и боком влез в прихожую. — Ты не рада?

— Тише! Разбудишь! — Вера попятилась, испытав мгновенный укол страха — таким она его еще не видела, и сбавила тон: — Не мог подождать до утра?

— До утра, до утра… — Володя махнул рукой. — Ты ж бегаешь как кошка, тебя ж не поймаешь… то посетители, то времени нет, то занята. Вот пришел поговорить… о делах. Ты ужинала? А я не успел! — Он захихикал. — Меня приглашали, но я отказался… чессслово! Пожрать есть? Как моя Ленка, справляется? Если чего, скажи, я ей живо мозги вправлю! Пусть спасибо скажет… Я прихватил шикарный коньячок, миллионс… этот… миллио-нер-ский, вот! Сейчас мы с тобой за нас… примем. У нас сегодня праздник! Ты даже не представляешь себе, какой у нас праздник! Можно в кухне, я пацан не гордый.

Он схватил Веру за руку и потащил в кухню. Она, испытывая странную неуверенность, покорно шла за ним, все еще держа в руке облезлый букет. Ей было страшно. Она вспомнила, как приходил дядя Витя, тоже с букетом, как они сидели в кухне… тоже не гордый, можно и в кухне, и коньячок принес, как он лебезил, вспоминал родителей и потом сказал… Так и врезал! Дал по морде. Показал, кто в доме хозяин. А она промолчала. А теперь этот… друг сердечный, тоже с коньячком, заявился как к себе домой… и она снова промолчит. Бег по кругу. Судьба. Ловушка.

Она вдруг оглянулась — ей померещился скрип двери. Прислушалась. Все было тихо. В холле горел бра-ночник, создавая пещерный полумрак. Дом спал. Глубокая ночь. Померещилось. Глюки от бессонницы. Какого черта ему надо? Пьян, не похож на себя, способен на все…

…Они сидели за столом. Володя жадно ел мясо и хлеб, чавкая и роняя изо рта куски; запивал коньяком. Вера пить отказалась. Он говорил бессвязно, она смотрела на него, не вслушиваясь. Растрепанный, с багровым перекошенным лицом, с мокрым красным ртом, он нес уже совсем запредельное, что-то о новой жизни, о том, что у него все схвачено, что теперь все будет по-другому… по-новому, он смеялся и грозил кому-то пальцем… Раскуривал одну за другой сигареты, щелкая зажигалкой, не сразу попадая и скользя пальцем, чертыхаясь, и тут же гасил, тыча окурком в тарелку…

Веру мутило от сигаретного дыма, от его тяжелого дыхания и запаха едкого отвратительного пота…

— Ты мне еще спасибо скажешь… Верочка! Мы с тобой… я тебя люблю! Верка ты моя ненаглядная… чессслово! Пашка дурак! Такая женщина… Ты меня любишь? Скажи! — Он смотрел на нее бессмысленными белыми глазами. — Скажи! Я для тебя на все… поняла? Вот этими руками… — Он протянул к ней растопыренные пальцы.