«Мопед…»

Кирилл знал, кто стоит позади: мальчик на «Порше». За последние пятнадцать минут он несколько раз лихо промчался по набережной, то ли тренируясь, то ли куражась, заприметил одинокого всадника и решил «развлечься».

– Почём, говорю, мопед?

«Мальчику» было лет двадцать пять, «Порше», судя по всему, куплен на родительские деньги, а размер свиты – две машины с прихлебателями, – указывал на то, что «мальчик» богат…

Не только!

«Не только богат», – неожиданно понял Кирилл.

В смысле, мальчик безусловно богат, но сначала он органик. Он знает об Отражении, обладает силой, а значит, совсем не боится полиции, и надежда лишь на благоразумие прихлебателей… Один из которых как раз наклонился к вожаку и тихо прошептал:

– Среди мотоциклистов много волколаков.

Но недостаточно тихо, чтобы Амон не расслышал.

– Это не волколак, – мотнул головой «мальчик».

– И много тёмных.

– Будь он тёмным, уже бы вызверился.

Это верно – грешники спокойствием не отличались.

«Давай, вызверимся?» – с ухмылкой предложил зверь. Не «сидящий внутри Амона», а просто – зверь, часть Амона.

Естественная часть.

«Не сейчас…»

– Мне он кажется подозрительным… – Осторожный прихлебатель бросил на так и не обернувшегося Кирилла быстрый взгляд. – Надо его отпустить.

Он говорил очень тихо, неслышно для остальной свиты, и «мальчик» согласился, поскольку сейчас в отступлении не было позора. «Мальчика» тоже смущало железобетонное спокойствие всадника, и он уже пожалел, что решил к нему подойти.

Но всё едва не испортила Нара.

Возле «Порше» остановился серебристый «Мерседес», и выглянувшая из него девчонка громко осведомилась:

– Поймал кого?

Амон почуял, как «набычился» «мальчик», уловил страх осторожного прихлебателя и вздохнул, услышав от зверя:

«Они хотят умереть!»

И мягкое, расслабляющее очарование ночной Москвы уступило место приподнятому настроению ожидания схватки.

«Они хотят умереть!»

Зверь не констатировал факт – он обрадовался.

Кирилл до сих пор ни разу не обернулся, но точно знал, что сейчас позади четыре машины и двенадцать человек. Четыре девушки. Одна ведьма, правда, совсем юная и неопытная. «Мальчик» и осторожный – органики, тоже не старики, остальные – обычные люди.

«Тридцать секунд на всех, – улыбнулся зверь. – Ох, повеселимся… Но будет грязно».

Противиться желанию пустить кровь с каждой секундой становилось труднее.

– Что ты хочешь сделать с этим самокатчиком? – нахально продолжила Нара. – Искупать в Москве-реке?

«ДА! – радостно взвыл зверь. – Начинайте!»

– Я хотел у него прикурить, – твёрдо ответил «мальчик», после чего подошёл к Амону слева и тихо спросил: – Есть огонь?

Кирилл, по-прежнему не оборачиваясь, щёлкнул зажигалкой.

– Спасибо.

Парень выпустил клуб сигаретного дыма и отошёл. Осторожный прихлебатель с облегчением выдохнул. Зверь недовольно заворчал, но своевольничать не стал. Навострил было уши, когда Нара стала что-то выговаривать о «старом уроде» и «какого чёрта он здесь расселся?», но Амон заставил зверя не слушать малолетку.

– Я сдержался, – с гордостью сказал он себе. – Я молодец.

Амон понимал, что ни в коем случае не должен ослаблять вожжи – поскольку догадывался, что натворит зверь, оказавшись на свободе.

* * *

Тем временем рабы-девоны разгрузили два фургона и взялись за третий. Шварц извинился и отошёл в сторону – ему позвонили, но остаться в одиночестве Татум не позволил заявившийся в соляные подвалы Портной. Как всегда немного рассеянный и не от мира сего.

Он был выше Зур, но лишь на несколько сантиметров, отличался худым, можно сказать – тощим сложением и имел маленькое, морщинистое лицо, делавшее его похожим на постаревшую куклу. К одежде Портной относился без интереса – грязного цвета лонгслив, такие же джинсы и потёртые башмаки. Длинные серые волосы стянуты в хвост, на левой руке два золотых кольца без камней – напоминал заслуженного ветерана тяжёлой музыки и не менее тяжёлых наркотиков.

– Зиновий, дорогой, рада тебя видеть! – Татум прикоснулась к руке старого друга, но на него не посмотрела. Она никогда не смотрела Портному в лицо, опасаясь третьего глаза – обычные люди считали, что лоб доктора Зольке украшает замысловатая татуировка, но Зур знала её подлинную силу.

– Татум, я скучал, – Зиновий изобразил объятия, едва дотронувшись до плеч женщины, и вновь отступил на шаг.

Они были скорее компаньонами, чем врагами, но Портной не позволял себе вольностей с хрупкой владелицей Театра.

– Я писала тебе, но с радостью скажу лично: твои последние работы восхищают, – искренне произнесла Зур. – Твоё мастерство необычайно.

– Наши работы: Татум, я создаю камни, но без твоей огранки они никому не нужны.

Искусство Портного заключалось в уникальном умении создавать живых существ самого разного образа, «сшивая» их из разных, порой не сочетаемых на первый взгляд частей. Его работы поражали воображение даже опытных колдунов и славились на всё Отражение. Из-под иглы Портного выходили твари, а Зур правила их мозг, обучала пользоваться новым телом и служить.

– Жаль, что ты редко выбираешься из Петрояда, – продолжила Татум, использовав европейское название Северной столицы.

– Жаль, что ты редко к нам приезжаешь, – улыбнулся в ответ Портной.

– Отражение огромно, гастроли Театра расписаны на годы вперёд.

– Приятно, когда тебя ждут.

– О чём важном ты хотел поговорить? – поинтересовалась Татум. Она давно знала Зиновия, знала его болезненную привязанность к Санкт-Петербургу вообще и Кунсткамере в частности и понимала, что лишь серьёзная проблема могла заставить доктора Зольке отправиться в путь. – Здесь нет лишних ушей.

– Ты уверена? – нервно уточнил Портной.

– Я в Москве уже два дня, – спокойно ответила Зур. – Я уверена.

Потому что тщательно проверила все места, где собиралась быть. Он кивнул, ещё раз огляделся и начал рассказ:

– Мне предложили необычайно интересную работу, но человек, которого я буду шить, пребывает в подавленном состоянии. Он всё видит, всё понимает, всё чувствует, но единственная реакция, которая ему дозволена, – ярость. Остальное у него забрали. И человек проявляет ярость к месту и не к месту.

– Ты хочешь вернуть ему сознание?

– Да.

– Из альтруизма?

– Мне предлагают огромные деньги, – признался Портной. – Но только за результат.