Я почти бегу в его сторону.

Кабинка оказывается запертой, поэтому мне достаётся раковина.

Вика залетает в туалет почти следом за мной и собирает на затылке мои волосы, чтобы не мешали.

Как же мне плохо…

— Спасибо, — говорю ей, полоская рот водой. — Я очень боюсь крови, — смущённо объясняю.

— Да? — дёргается вверх бровь девушки. — А по пятнам на платье не скажешь. Ну-ка пошли со мной, — она подхватывает меня за предплечье.

— Куда? — я упираюсь. — Мне нужно вернуться к Алексею.

— В лабораторию, — уверенно отвечает она и продолжает тащить меня по коридору мимо палаты Баринова. — Посмотрим гемоглобин и биохимию.

— Хорошо, — сдаюсь я, совершенно не к месту вспоминая о том, что несмотря на отрицательные тесты на беременность, месячные у меня так и не начались.

— Какие же вы все молодые непутевые, — ворчит пожилая медсестра, пытаясь взять у меня кровь из вены, которая еле-еле капает в пробирку. — Давление ниже плинтуса, как только ноги таскаете — не понятно.

Я отвечаю ей что-то невразумительное про бессонную ночь и отсутствие времени, благо, никакой конкретики от меня никто и не ждёт.

После процедуры меня оставляют на кресле и приносят горячий сладкий чай.

— Аня, ты как? — подсаживается ко мне Вика.

— Уже ничего, — отвечаю ей, — сейчас допью и пойду к Алексею.

— Иди, — говорит она мне. — Медсестра сказала, что он начал просыпаться.

Я подхватываюсь с места и только в дверях соображаю, что не поблагодарила девушку.

— Спасибо, — говорю, оборачиваясь. — И как мне можно будет результаты забрать?

— Как будет готово, сами принесут, — обещает Вика.

От тошноты и головокружения не остаётся и следа, как только я подхожу к двери палаты. Резко выдыхаю, жму ручку и переступаю через порог.

Замираю, прислоняясь спиной к косяку.

Алексей лежит, повернув голову в мою сторону и невидяще моргает.

— Привет, — я медленно приближаюсь и опускаюсь рядом с ним на кровать.

Легко касаюсь руки и, не выдерживая нахлынувших чувств, целую его в обнаженную грудь.

— Аня… Анечка… — шепчет он. — Я ещё посплю.

— Спи, — киваю я.

Целую его ещё раз, а после выхожу из палаты, чтобы позвонить бабушке и сообщить врачу, что Алексей пришёл в себя.

Через пол часа палата начинает напоминать муравейник. Приезжают Саид с Сергеем, судя по их костюмам дома никто из них тоже не был, следом за ними подтягиваются врачи во главе с самим Тимофеем Тимофеевичем. Алексей снова ненадолго приходит в себя и уже даже отвечает на какие-то вопросы. Я, чувствуя себя немного лишней, выскальзываю из палаты и решаю сделать вторую попытку позавтракать.

На этот раз покупаю кашу в дой-паке и чай. Волнение за Алексея начинает отпускать, и теперь мне хочется сменить грязное платье и надеть белье. Без него очень некомфортно.

Доедаю свой завтрак и решаю поинтересоваться у врачей, сможет ли кто-то побыть с Алексеем, пока я отъеду домой.

Возвращаюсь в палату и нахожу в ней уже только Саида и Сергея. Они прерывают тихий разговор и поворачиваются в мою сторону.

— Анечка, — говорит Северов. — Тебе надо поехать домой. Глеб ждёт. Поспать, переодеться…

— Спасибо, — соглашаюсь. — Вы побудете здесь? Я вернусь через пару часов.

— Побудем, — говорит Саид. — сообщишь охране, когда за тобой заехать.

Я прошу Глеба съездить покормить щенка, а сама уезжаю с водителем к бабушке.

Она встречает меня бесконечными причитаниями и объятиями, спрашивает про Алексея, про его самочувствие, и к моему огромному удивлению разговоров о том, что этот человек испортит мне жизнь больше не заводит.

Я ухожу в душ, а когда возвращаюсь из него на кухню, застаю картину, которая повергает меня в полный шок.

— Что это? — смотрю, как бабушка усердно заворачивает в чистое полотенце кружку-термос с куриным бульоном.

Одетая в сарафан сестра крутится тут же возле стола.

— Это мы Алексею приготовили, — выдаёт она. — А я ещё шоколадку свою положила, потому что когда кровь заканчивается, нужно кушать шоколад. И крови будет много-много!

Да уж… Вздыхаю. Мне пока больше не надо.

— Там же очень хорошо готовят, — пытаюсь я мягко остановить бурную деятельность. — Ну как я это привезу?

— А ты и не повезёшь, — решительно говорит бабушка. — Я сама повезу. Простую еду этот их шеф-повар француз готовит совершенно отвратительно. Я просила сделать омлет на воде, а он мне сказал, что так не едят!

— Я не понимаю, — развожу руками. — Ты же неделю уговаривала меня закончить отношения с Алексеем. И все вышло ровно так, как ты предсказывала. Его ранили, чуть не отобрали бизнес… — я вовремя прикусываю язык, потому что про наше с Соней похищение бабушка ничего не знает. — И тут это…

Руки бабушки начинают дрожать и опускаются.

— Так у него же никого, кроме тебя нет, как оказалось. И у нас, кроме тебя, — говорит, сминая в руках полотенце, и отворачивается, отходя к окну.

Я растеряно смотрю ей в спину. Ее плечи начинают мелко дрожать.

— Бабушка, ты чего? — пугается Ксюша и влетает ей в бок, обнимая руками за талию.

— Ба… — я тоже подхожу к ней сзади и кладу голову ей на плечо.

— Жалкие вы, дети, — говорит она голосом с застывшими в нем слезами. — Не должно так быть. Чтобы человеку в больнице посторонний человек готовил. Чтобы некому было одеяло поправить и окно открыть…

— Я думаю, что Алексей не на столько одинок, как тебе кажется, — отвечаю ей с ноткой ревности. — И наличие денег прекрасно разрешант вопрос комфорта.

— Это все ерунда, — отмахивается она. — А я не имею права бросить мальчишку второй раз.

— Ему тридцать шесть, — качаю я головой. — От него зависят несколько сотен человек. Какой же он мальчишка?

— Тридцать шесть, — соглашается бабушка. — А взгляд не изменился. Мне он несколько лет снился. И сегодня ночью снова.

— Бабушка, — начинаю я злиться. — Ты чересчур драматизируешь. Алексей пришёл в себя, у него замечательные врачи, влиятельные друзья, с ним все будет хорошо без нас. Но я очень хочу быть с ним, и очень рада, что ты по какой-то причине теперь перестанешь заставлять меня выбирать и разрываться. Отдашь нам Ксюшу…

— Куда меня отдать? — поднимает сестра внимательную мордочку на меня.

— И, наконец, отдохнёшь, — заканчиваю я.

— Я же тогда не только характеристику писала, — вдруг говорит она, пропуская детали, не предназначенные для Ксюхиных ушей. — Я ещё и на суд приходила. Мы столкнулись перед заседанием, и он спросил меня, может ли он мне, в случае, если что-то сегодня пойдёт не по плану, иногда писать? Я растерялась и сказала, что сделать для него больше ничего не смогу. Даже не смогла досидеть до конца суда.