— Бабушка… — шепчу, прижимая пальцы к губам.

— Ну вот так, — с вызовом говорит она. — У меня своих проблем было за глаза. Да и испугалась. Только когда домой пришла, поняла, что сделала.

— Ты, конечно, была со своей стороны тоже права, — стараюсь поддержать я ее, а сама чувствую, что мне срочно прямо сейчас нужно вернуться в больницу. Я не хочу, чтобы Алексей ещё хоть раз в жизни почувствовал себя одиноким в момент слабости или боли. — Но теперь же у него есть мы, — говорю уверенно.

— И Бакс, — добавляет Ксюша, улавливая эмоцию.

Бабушка улыбается.

— С Баксом, это вы всё-таки без меня.

Я быстро привожу себя в порядок, и водитель отвозит нас больницу.

Мне стоит больших трудов уговорить Тимофея Тимофеевича пропустить к Алексею сразу всех, да ещё и вместе с домашней едой. В итоге мы сторговываемая до полной стерильной экипировки, десяти минут посещения и пяти ложек бульона, при условии, что у Алексея не будет тошноты.

— А тебе уколы делали? — осторожно гладит его Ксюша по волосам и все время поддергивает одноразовую медицинскую накидку с рукавами.

— Что они только со мной не делали, — обреченно отвечает ей Алексей, а сам вопросительно поглядывает на меня.

Ему тоже кажется необычной такая смена бабушкиного отношения. Но открытых вопросов он не задаёт и послушно проглатывает пять ложек бульона с ложки. Видимо, просто пока нету сил спорить. Да и встреча выходит такой суетливо-тёплой, что портить ее не хочется.

Их время посещения истекает, и мы с Алексеем, наконец-то остаемся один на один.

— Хочешь, поспи ещё, — предлагаю ему я, боясь стать навязчивой. — Я посижу здесь в кресле.

— Аня, присядь ко мне, — просаживается на хрипотцу его голос.

Я послушно опускаюсь на его кровать и стараюсь не смотреть на перебинтованную руку. Мне за него больно. Рваная рана и разрезанная до плеча одежда до сих пор стоят перед глазами.

— Ещё там в ресторане хотел тебе сказать, — тихо говорит он и ухмыляется, — И не успел, представляешь? Так бы мог сдохнуть, не сказав тебе…

— Лёша, не надо, — прерываю его я и стискиваю пальцами здоровую руку, лежащую поверх одеяла на животе. — Мне достаточно того, что ты даёшь. Слова они ничего не решают.

— Я люблю тебя, Аня, — заканчивает он, игнорируя мою тираду. — И ещё. Этот разговор, что ты подслушала. Теперь уже не имеет смысла скрывать, после того, что случилось. Речь шла о семье человека, который выступал в роли «крыши» всей той организации, на которую ты нарвалась. Мне стоило больших трудов его посадить. На свободе у него осталась семья. Мать слегла с инфарктом, а жена родила раньше срока. Я не буду вдаваться в подробности, но это уже не моя вина. Когда запахло жареным, его «друзья», так называемые, утопили его сами, совершенно не гнушаясь допросами членов семьи. Я помог им, чем смог, но отмаливать чужие грехи, не собираюсь. Ну что ты, дурочка? — он с трудом поднимает здоровую руку и вытирает мне со щеки слёзы. — Все хорошо же…

— Я тебе верю, — отвечаю искренне. — Только не обижай меня больше, я все равно не уйду, просто переживать очень буду…

— Так понимаю, — ухмыляется он, — своим болезненным видом, я растрогал даже твою бабушку.

— Ты ещё об этом пожалеешь, — улыбаясь, уверяю его я. — Ее забота тотальна.

— Я люблю тебя, — повторяет Баринов, глядя мне в глаза. — И, видимо, с первого взгляда. Никогда бы не отпустил.

— Это хорошо, — отвечаю шёпотом и тянусь, чтобы буквально на несколько секунд коснуться его сухих губ. — Пить хочешь?

— Хочу, — кивает он. — Там бутылка, правда, закончилась.

— Я ещё принесу, — говорю, вставая с кровати. — Только не засни, я быстро, — предупреждаю, видя, как он прикрывает веки.

— Иди, иди, я чуть-чуть подремлю, — уверяет меня Баринов и прямо под моим взглядом начинает сладко сопеть.

Я выхожу в коридор, понимая, что особого смысла спешить нет, и оглядываюсь в поиске медсестры. У них на посту стоит в запайках вода.

— Мирная? Анна? — окликает меня женский голос.

Оборачиваюсь и вижу женщину, которая с утра брала у меня в лаборатории кровь.

— Да, это я, — киваю ей.

— Переоделась, — констатирует она, окидывая меня глазами, — вот я сразу и не признала. Ваши анализы готовы. — Подаёт мне в руки несколько бумажек с печатями и собирается уходить.

— Постойте, — чуть повышаю я голос, останавливая ее. — Извините, я честно говоря, ничего в этих цифрах не понимаю. Вы можете мне сказать, как там дела?

— Давай, — соглашается женщина. — Так, — листает, — биохимия, в целом, в норме. Только немного мочевина понижена. Это из-за того, что вы беременные мясо не едите.

— Что, простите? — переспрашиваю я.

Медсестра поднимает на меня глаза.

— Говорю, что кушать хорошо надо. Если от мяса тошнит, то хотя бы масло и творог.

— Но я не беременна, — говорю неуверенно, — или да? — переспрашиваю, чувствуя, как резко пересыхает во рту.

— ХГЧ у тебя — сотка, — вздыхает женщина. — Примерно две недели срок. Ооо, — тянет, видя мое потерянное выражение лица. — Давай-ка свыкнись с этой мыслью. Только глупостей не делай, — становится строгим тон.

— Нет, нет, что вы! — мотаю я головой и сжимаю в руке свои анализы. — Я очень рада… Просто неожиданно.

— Ну ладно, — с подозрением заключает она и уходит дальше по коридору.

Я сажусь на стул и глупо улыбаюсь, пытаясь осознать масштаб свалившейся на меня информации.

У меня будет ребёнок от Алексея. И как теперь об этом ему сказать?

— Вы меня ждёте? — касается моего плеча медсестра с поста.

— А, да, — прихожу я в себя. — Можно взять две бутылочки воды?

Барин

— Я не понял, ребёнок, что случилось? — вглядываюсь в лицо Ксюши, которое она упрямо от меня отворачивает, пряча мокрые от слез глаза.

— Нечего… — мяучит дрожащим голосом. — А где Аня? — оглядывается.

— К зубному врачу пошла, — отвечаю, пытаясь сообразить, что мне делать. — Сейчас с тобой встречать ее поедем. Эй… — присаживаюсь перед ребёнком на корточки прямо посреди большого холла школы искусств и беру Ксюшины руки в свои. — Ты чего рыдаешь, мелочь? Рисунок не получился? Не похвалили?

— Нет… — судорожно вздыхает.

— Что-то болит? — продолжаю ее пытать.

— Нет, — мотает головой.

— Так, тогда давай ты меня вот здесь в коридоре возле охраны подождёшь, а я к учителю зайду…

— Нет, не надо! — вскрикивает Ксюша и поспешно добавляет. — Я с Катариной поругалась. Она меня обозвала словом плохим.