на диван и принялся изучать свежие газеты. Час просидел, читая советскую прессу, когда меня пригласили обратно в кабинет. Орджоникидзе сидел красный, хоть прикуривай от него, а вот третий участник жаркой беседы, Берия, сидел по-прежнему тихо, лишь изредка вытирая платком потеющий лоб. Как я понял, Сталин не стал его выставлять за дверь, как меня, а устроил разнос при нём, чтобы знал, что его может ожидать. Фотографий на столе уже не было.

– Где киноплёнка? – Сталин был немногословен, но было видно, что вспышка бешенства уже прошла.

– В опломбированном портфеле у товарища Поскрёбышева.

– Иди, Серго, и подумай. Хорошо подумай. И своих подчинённых заставь хорошо думать. – И Сталин небрежно махнул рукой в сторону двери.

Орджоникидзе встал и, как побитая собака, направился на выход. Проходя мимо меня, он чуть слышно бросил:

– Извини.

Я лишь молча кивнул головой, давая понять, что извинения приняты.

Когда дверь за Орджоникидзе закрылась, Сталин, наконец, обратил внимание на сидящего здесь же Берию.

– Вот, товарищ Берия, познакомься. Это Виктор Головин. Он у нас здесь князем работает и драконом. – Сталин повеселел и откровенно забавлялся. – А ещё он по совместительству мой личный порученец с самыми широкими полномочиями. Ни у кого таких полномочий в Советском Союзе нет, даже у меня, а у него они есть.

Берия торопливо протянул мне руку, которую я пожал. Контакт. Ну что можно сказать? Предан Сталину. Страстно желает быть первым, но ясно понимает, что ему это не дано, поэтому вполне готов довольствоваться вторыми ролями. Удивлён и обрадован своим переводом в Москву. Любит своих жену и сына.

– Очень рад знакомству, Лаврентий Павлович. – Я с улыбкой пожал протянутую руку. Сталин удовлетворённо кивнул.

Было видно, что Берия сильно удивился тому, что я знаю его по имени и отчеству, хотя мы ранее нигде не встречались. Однако своё удивление он спрятал за вопросом:

– А почему князем и драконом?

– Князем, потому что он сын князя, и наследуемого титула его никто не лишал, – за меня ответил Сталин. – Такой вот он у нас советский князь. А почему дракон, так об этом ты, Лаврентий, – Сталин жёстким взглядом посмотрел в глаза Берии, – узнаешь в своё время.

От сталинского взгляда Берия даже слегка съёжился, а Сталин тем временем продолжил:

– Мы с товарищами посовещались, и есть мнение, что вам, товарищ Берия, нужно в кратчайшие сроки создать и возглавить новую структуру, которая будет заниматься разработкой и запуском в производство новых видов вооружений и техники. Назовём это ведомство Специальным комитетом при Совнаркоме СССР с правами отдельного наркомата. Подчиняетесь непосредственно мне. Товарищ Головин имеет такие же права и полномочия, что и ты. Будете вдвоём руководить комитетом. Виктор выдаёт идеи, ты, Лаврентий, воплощаешь их в жизнь. Права у вас будут широчайшие.

Можете привлекать к работам кого угодно, но нужен результат. Помещение вам подобрано, так что сегодня же осмотрите его и начинайте работать.

В том, что Сталин любит пошутить, я убедился ещё раз, когда увидел, какое здание нам выделили для комитета. Это была усадьба Головиных в Потаповском переулке. Когда до Берии дошло, что это одна из моих родовых усадеб, он долго смеялся, говоря, что впервые в СССР дворянину вернули его собственность.

Стоящую рядом церковь Успения я убедил сохранить. И как памятник архитектуры, и как отличную маскировку. Кто додумается, что под сенью куполов курируются разработки смертоносного оружия. Я дал Берии список тех, кого надо привлечь к работам в комитете, и на четыре месяца выпал из реальности.

Глава 12

По приказу Сталина мне выделили трёх стенографисток, которые посменно записывали за мной. Естественно, я их проверил. Впоследствии им предстояло работать в нашем комитете в качестве секретарей.

Практически круглосуточно, с перерывами на трёхчасовой сон и короткими на приём пищи, я надиктовывал то, что было загружено мне в мозг перед переносом. На стоящем здесь же кульмане я выполнял чертежи, рисовал схемы и эскизы. Со стороны, наверное, это выглядело жутковато, когда человек с остекленевшим взглядом, без каких-либо чертёжных инструментов, одним лишь карандашом, почти не отрывая руки от листа ватмана, выполняет сложнейшие чертежи с непостижимой скоростью.

К исходу четвёртого месяца я стал похож на призрака. Сил что физических, что ментальных становилось всё меньше и меньше, и однажды я просто провалился во тьму небытия. Последнее время я держался исключительно благодаря ментальной энергии, но и она подошла к концу. Моё сознание плавало в бесконечной тьме, а где-то в глубине крохотная, чудом уцелевшая частичка меня радовалась.

Я успел. Я выжал свою память досуха. Всё, что было в меня загружено, я перевёл на бумагу, и теперь, даже если я растворюсь в Великом Ничто, этими знаниями смогут воспользоваться, и колесо истории окончательно свернёт на другой путь.

Кажется, что прошла вечность, прежде чем где-то в невообразимой дали зажглась крошечная искорка. И я потянулся к ней сознанием. Прошла ещё целая вечность, прежде чем искорка приблизилась настолько, что стала маленькой звёздочкой. Ещё через вечность она превратилась в маленький клубочек, который быстро покатился ко мне и мягко коснулся моего измученного сознания. Реальность всколыхнулась и обрела свет, цвет, звуки и запахи. И именно запахи говорили, что я нахожусь в больнице. Попытался пошевелить рукой и задел какую-то посудину, которая с грохотом свалилась на пол.

На шум прибежала дежурная медсестра. Я хоть и не мог пока открыть глаза, но её ауру видел ясно. И не только её. В районе живота у медсестры пульсировало ещё одно яркое пятнышко. Думаю, что недели три, не больше. Надо будет обрадовать будущую мамочку.

Медсестра быстро навела порядок и убежала за доктором. А я тем временем всё же сумел открыть глаза. Окружающее мало походило на больничную палату. Скорее на гостиничный номер, временно превращённый в палату. Погоняв Силу по своему организму и убедившись, что всё в порядке, я вначале сел на кровати, а потом и встал. Вошедшего доктора я встречал стоя у окна.

– Больной, вам нельзя вставать. Лягте немедленно, вы ещё слишком слабы! – попытался воззвать к моей сознательности врач.

– Вы ошибаетесь, доктор. Я в полном порядке. Как долго я тут нахожусь?

– Вас привезли в состоянии, близком к коме, три недели назад. Приказали сделать всё возможное и невозможное, но поставить вас на ноги.

– Наверное, кары всевозможные обещали в случае чего? – Я усмехнулся.

– Меня пообещали расстрелять, а остальной персонал сослать в Магадан навсегда. – Удивительно, но доктор был совершенно спокоен. Похоже, не в первый раз ему обещают подобное.

– Только не на Магадан.