– Договорились, – ответил я, – но при условии, что Временное правительство отдаст мне «роллс-ройс», на котором ездил Дзержинский, возглавляющий ЧК.

– Договорились, – сказал Рейли; на том мы и порешили.

Были сделаны все приготовления для поездки Рейли в Петроград. Я собрал ему сверток с едой, положил в него бутылку вина и одну из своих щеток для волос и пошел с ним попрощаться.

Я сказал ему, что, по моему мнению, он так близко подошел к достижению своей цели, что заслужил, по крайней мере, одну мою щетку. Только тогда за эти четыре дня он проявил какие-то эмоции. Мы усмехнулись друг другу, пожали руки, и он отправился на Николаевский вокзал. После многих приключений он благополучно выехал из России; но я не видел его много недель, прежде чем мы встретились с ним в Лондоне, в гостинице «Савой». Через несколько дней после этой встречи я получил футляр с двумя серебряными щетками, на которых были выгравированы эмблема моего полка и слова: «В память о Москве от С. Т. И.» – это было его кодовое имя в разведке.

Глава 28

В течение всего этого времени я регулярно работал на киностудии. Около нее я обычно проходил мимо магазина, который в прошлом был большой кондитерской, известной своими домашними сладостями. Уже много месяцев сладости этой хорошо известной марки не делались, и в витрине магазина были выставлены очень неприятные на вид конфеты серого цвета, сделанные из муки и меда. Когда бы я ни проходил мимо, я видел дочь владельца – мило видную, веселую девушку, которая сидела в дверях магазина, читала роман и поджидала кого-нибудь, кто соблазнился бы и захотел купить эти сладости серого цвета.

Однажды днем, когда я шел на киностудию, я повстречал крестьянина, который приехал из сельской местности с большой корзиной яблок. В Москве трудно было купить фрукты, и я немедленно купил их целую сумку и взял с собой. Я очень люблю яблоки и решил не ждать, а взял одно яблоко из сумки и стал есть его на ходу. Когда я проходил мимо магазина сладостей, девушка подняла глаза и улыбнулась отчасти, наверное, потому, что есть в крепком и сочном розовом яблоке что-то такое, что вызывает улыбку, а отчасти потому, что она любила яблоки. Со своей стороны я давно уже хотел заговорить с ней, а это был отличный повод. «Угощайтесь», – сказал я, и она с радостью взяла яблоко. После этого мы всегда кивали друг другу, а иногда я останавливался, чтобы поболтать с ней.

Однажды вечером я проходил мимо и увидел ее плачущей так сильно, будто ее сердце разрывалось. Что случилось? Она рассказала мне, что в тот день чекисты арестовали ее отца и посадили его в Бутырскую тюрьму за то, что он делал запасы сахара и продавал его по высокой цене своим давним покупателям. Ее отец был ее единственным родственником; она осталась одна с этим магазином и не знала, что ей делать. И у нее не было денег, чтобы купить себе еду или собрать передачу для своего отца в тюрьме. Продуктов питания было настолько мало, что, даже если бы большевики захотели, они не смогли бы дать их заключенным в достаточном количестве, чтобы поддерживать их существование, поэтому они разрешали родственникам передавать им продуктовые посылки. Как правило, невзирая на голод, родственники как-то умудрялись собрать некие подобия продуктовых посылок для своих близких, сидевших в тюрьме.

Я спросил у нее, есть ли у ее отца какие-то спрятанные запасы сахара, и она ответила утвердительно.

– Ну, тогда давайте их мне, а я продам их для вас и передам вам деньги.

Она доверилась мне и не колеблясь ни минуты приняла мое предложение. В ту ночь я забрал сумку сахара весом около десяти фунтов; руководитель моих курьеров продал его на следующий день за огромные деньги, и я передал выручку этой девушке.

Спустя несколько дней, когда я шел на работу в киностудию, чекисты, устроившие облаву, огородили цепями со всех сторон этот квартал и начали методически обыскивать всех на улице и в домах, которые граничили с ним. К счастью для меня, этот квартал включал и кондитерский магазин, где, как обычно, в дверях сидела миловидная девушка. Нельзя было терять ни минуты. Я подошел к ней.

– Спрячьте меня, – сказал я, – они не должны меня схватить.

Она была очень бледной.

– Входите, – сказала она.

В задней части магазина находился большой котел, в котором варили сладости.

– Залезайте туда! Он глубокий, и я прикрою вас мешками.

Она сняла с котла деревянную крышку. Я запрыгнул внутрь и скрючился на дне; она прикрыла меня мешковиной и вернула крышку на место.

Через некоторое время я услышал голоса и шаги чекистов, производящих обыск и допрашивающих людей на улице, а затем группа уполномоченных вошла в магазин. Девушка сказала им, что ее отец находится в Бутырской тюрьме и она дома одна. Чекисты обыскали магазин, обошли вокруг котла, взяли конфет, не заплатив за них, и ушли. Еще час я сидел в этом жалком котле, испытывая невыразимые муки от судорог, и, наконец, отважился вылезти. Девушка просияла мне навстречу, когда я вышел.

– Теперь я отплатила вам за то чудесное яблоко, – сказала она, но это было лишь начало ее расплаты, потому что она стала одним из моих самых надежных агентов.

Через несколько дней у меня случилось еще одно потрясение. Я шел через огромную площадь перед Большим театром, когда к краю тротуара подкатил автомобиль, и из него вышел сам Дзержинский. Мне пришлось сделать шаг назад, чтобы дать ему дорогу, и он окинул меня испытующим взглядом. Я два или три раза беседовал с ним до того, как отрастил бороду, но, к счастью, он не узнал меня. Ощущая сильнейший страх, я продолжил свой путь на Кузнецкий Мост и прошел совсем немного вверх по улице, когда абсолютно незнакомый мне человек окликнул меня:

– Господин Хилл! Господин Хилл, как поживаете?

– Вы ошиблись, – ответил я, чувствуя ледяной холод, ползущий по позвоночнику. – Моя фамилия Бергман.

Незнакомец посмотрел на меня в изумлении, покачал головой и сказал:

– Простите, я ошибся. Вы не можете быть человеком, за которого я вас принял. Он был англичанином, и я не видел его с тех пор, как мы последний раз встречались с ним в Персии тридцать лет назад.

Я холодно поклонился ему и пошел дальше. Я понял, что он принял меня за моего